Из записки княгини Е. Р. Дашковой

— Господи, никак вы, господин Орлов!

— Я, Катерина Ивановна, собственной персоной. Что ее императорское величество?

— Недавно прилечь изволила. Не раздеваючись, только поверх платья капот спальный накинула.

— Вот и славно. Времени у нас нет. Никто из Ораниенбаума не приезжал? Измайлов не заглядывал ли?

— Нет-нет, тихо все. Прислуга вся, почитай, уж спит. Доложить прикажете?

— Не нужно. Так войду.

— Да годится ли так, в спальню-то?

— Ступай, Катерина Ивановна. Без тебя разберемся, что годится. Ступай, и слушать тебе нашего разговору не следует.

Пошла себе. Как прежде. Не оглянется. Которая тут дверь в опочивальню-то? Словно бы эта. Так и есть. Старое припомнилось. Да нет, чего вспоминать. Наваждение одно — для интересу больше, не для сердца. Вишь, и здесь не скрипнула створка: смазана. Привычка, надо полагать, у государыни нашей такая. Портьерку приподнять. Никого нету. Завесы у кровати раздвинуть…

— Ваше императорское величество, пора. Ехать пора.

— Ты, Алексей Григорьевич? Почему ты?

— Для верности. Григорий в полк помчался офицеров да солдат поднимать. Вставайте же, ехать надо.

— Случилось что?

— Рассказывать долго. Того гляди голштинцы сюда нагрянут, тогда всем конец.

— Проговорился кто?

— Тянули больно долго. Княгини своей слушались. Вот и карета. Неказистая, ничего не скажешь.

— Лишь бы доехала.

— И то верно. До Измайловского полка.

— За Дашковой надо послать.

— Некогда, да и незачем. Может, офицерами она и может командовать, а солдат разве что смешить.

— А сам не посылал.

— Сказал же, государыня, незачем. Помеха одна. Дело сделаем, тогда и дам звать можно. Кучер плохой нам достался. Выбирать надо было.

— А, может, оно и к лучшему. На кляч никто внимания не обратит, если еще и не гнать во весь опор.

— Это уж как судьба. Э, никак в рытвину завалились.

— Куда же ты, Алексей Григорьевич?

— Посмотреть да кучеру, коли нужда, пособить.

— Да ты никак карету сам поднять решил?

— Что ж тут за диво. Не велик труд. Раз — и готово. А ты, брат, на дорогу-то гляди, на ходу не спи.

— Так ведь туман, барин. Гляди, как земля парит. Болото же кругом. Кабы шажком пробираться…

— Алексей Григорьевич.

— Что прикажете, государыня?

— Да я так. Вспомнилось…

— Вам, государыня, слова первые придумать надо, с какими к полку обратитесь. Народ перебудораженный, молодой. В струну бы попасть — о том подумайте.

— Думала, по пути Екатерину Романовну встретим. Кто последний с ней говорил?

— Владимир наш Григорьевич. Спрашивал, так ли уж надо вас беспокоить.

— А она что?

— Кинулась на него, бранить стала. Все сетовала, что портной ей платье мужское к сроку не приготовил — выйти, мол, ей не в чем.

— Чудачка! Какая разница, в чем она будет. Лишь бы была.

— Зачем она вам, ваше императорское величество?

— Да ты сам рассуди, чужая я при дворе. Сколько лет ни живу, а все чужая. Императрице покойной по сердцу не пришлась, так и придворные все сторониться стали. Одна Екатерина Романовна всем наперекор от меня не отходила. И теперь без дамы придворной мне никак нельзя.

— Может, прямо в полк Измайловский приедет.

— А откуда ей знать, что туда едем?

— Захочет, узнает. От нее не скроешься — дотошная. Всех и вся знает, обо всем догадается.

— Дал бы Бог, а то неловко.

В Ораниенбауме застолье. Позднее. Ночное. В покоях дым столбом — лиц не разобрать. Кто уткнулся в скатерть — дремлет. Кто норовит солдатский марш в углу свистать. Кто спорит — Бог весть о чем, Бог весть с кем. Император веселее всех. Хохочет, как любимый мопс с арапом Нарциской расправляется. Рычит. Лает. На передние лапы припадает. Нарциска бранится на своем языке, только что не хрипит. Белками сверкает, за шпажонку хватается.

— Ваше императорское величество…

— Поди прочь, Гудович, надоел.

— Ваше императорское величество, нарочный из Петергофа.

— Утром доложишь. Видишь, сейчас недосуг.

— Ваше императорское величество, дела этого никак отложить нельзя: ее императорское величество скрылась.

— Как скрылась? Куда? Может, навсегда? Откуда бы это счастье такое нам привалило. Скрылась!

— Ваше императорское величество, но это очень серьезно. Ее величество уехала неизвестно с кем и неизвестно как. Все придворные экипажи и лошади на месте.

— Это значит, совсем как принцесса Шарлотта Бланкенбургская, мать Петра II. Все думали, она померла, а она исчезла.

— Ваше императорское величество, горничная одно смогла сказать, что за ее величеством приезжал какой-то гвардейский офицер.

— Достойный конец слишком ученой женщины. Впрочем, и принцесса Шарлотта бежала очень далеко. Говорят, она приняла имя графини — как ее? — Кенигсмарк, оказалась в Соединенных Штатах Америки и там вышла замуж тоже за офицера. Нет, вру, сержанта. Всего-навсего сержанта! И это при живом муже. Подумать только, родная сестра королевы Елизаветы Испанской и герцогини Антуанетты Брауншвейг-Вольфенбюттельской! Какой позор.

— Ваше императорское величество, Измайлову удалось узнать, что за все ночное время единственная извозчичья карета проехала в сторону Петербурга. Измайлов полагает, что ее величество уехала именно в этой карете.

— Отстань, Гудович! Слышать тебя не хочу. Так вот моя покойная тетка отправила в заключение сына герцогини Брауншвейг-Вольфенбюттельской и к тому же двоюродного брата самой Марии Терезии — принца Антона-Ульриха Брауншвейгского. И с этим надо будет немедленно разобраться. Слышишь, канцлер? Михайла Ларионович, тебе говорю! Да куда ты делся?

— Ваше императорское величество, умоляю, прислушайтесь к донесению Измайлова. Вполне возможно, ее величество сейчас уже в одном из гвардейских полков. Вы знаете, она пользуется их симпатией, и этим нельзя пренебрегать.

— Теперь еще ты, граф Карнович! Так вот принцесса Шарлотта бежала, а ее супруг, царевич Алексей Петрович преспокойно себе жил и здравствовал.

— Не совсем так, ваше императорское величество. Царевич Алексей Петрович оказался в крепости и потом…