— Милая княгиня, сейчас не время говорить о наших недомоганиях. Не время сетовать и жалеть себя. Алексей Григорьевич, вы ничего не знаете о поездке Измайлова к императору? Измайлов вернулся? Он здесь, с нами?

— Нет, ваше императорское величество, еще нет.

— Вы не предполагаете, что он может остаться среди сторонников императора? Я не могу доверять этому человеку.

— Совершенно справедливо, государыня. Но Измайлов ни в каком случае не задержится в Ораниенбауме по вполне объяснимой причине — с ним поехали мои люди. Они вынудят его вернуться.

— Благодарю вас за предусмотрительность, Орлов.

— Но зато, государыня, здесь есть другой представитель ораниенбаумского общества, и он жаждет быть представленным вам.

— Кто же это?

— Карнович, государыня, или, как его стал титуловать бывший император, граф Стефан Карнович.

— Камердинер моего супруга? Здесь? Он всегда выглядел таким беззаветно преданным императору.

— Когда тот был императором.

— Орлов, вы не имеете права так отзываться о его величестве, пока не состоялось официальное отречение.

— Оставьте меня, наконец, в покое с вашими поучениями, княгиня. Вы что, собираетесь усидеть на двух стульях: уважения к былому императору и преданности нашей императрице? Не слишком ли это сложная даже для вас позиция?

— Переход власти — это только переход власти, Орлов. Он важен для империи, но он не означает, что бывший носитель власти должен подвергаться унижениям. Это, наконец, недостойно нашей просвещенной монархини.

— Княгиня права, Алексей Григорьевич, лучше быть осмотрительнее в выражениях.

— Какое они могут иметь значение, когда дело уже сделано. Карнович приехал с устной просьбой Петра Федоровича предоставить ему спокойное убежище, где он мог бы уединиться с несколькими дорогими ему особами — графиней Елизаветой Романовной, арапом Нарцисом, мопсом, большим запасом кнастера, трубок и несколькими немецкими книгами. Впрочем, я упустил едва ли не самое главное — скрипку. Бывший император просит отпустить ему его скрипку. Вряд ли вам необходимо выслушивать из уст камердинера все эти стенания. Я просто разрешу ему остаться в составе вашего кортежа.

— Как? Карнович не собирается вернуться к своему хозяину?

— Ваше императорское величество, он не собирается об этом и слышать. Он уже вошел в новое царствование и очень боялся опоздать, добиваясь личного доклада вам.

— Какой подлец!

— Так за кого же вы болеете душой, Екатерина Романовна, называя подлецом человека, который решил служить вашей императрице?

— Не я — сама императрица отнеслась с уважением к позиции канцлера, когда он просил разрешения не изменять своей первоначальной присяге!

— И как же собирается жить дальше ваш дядюшка? Последовать в ссылку или заточение вместе с Петром III?

— О какой ссылке или заточении вы говорите, Орлов? Кто вам подсказал эти совершенно неуместные меры относительно человека, спокойно и достойно уступающего свои прерогативы государыне?

— Может, вы еще посоветуете государыне сохранить для бывшего императора дворцовые апартаменты, княгиня?

— Конечно, нет. Образ жизни моего крестного отца слишком отличен от образа жизни нашей государыни, но ссылка! За что?

— Мой друг, поверьте вашей императрице — я удовлетворю все разумные желания Петра Федоровича и обеспечу ему по возможности спокойную и достойную жизнь. Бога ради, не волнуйтесь за него.

— Государыня, я волнуюсь не столько за свергнутого императора, сколько за ваше имя просвещенной и гуманнейшей императрицы. Таких, как вы, еще не бывало на европейских престолах — разве это не замечательно!

— Да вот, кстати, еще один посланец от бывшего — князь Александр Михайлович Голицын.

— Ваше императорское величество! Я облечен миссией, которая никак не соответствует моим собственным мыслям. Император…

— Бывший император, князь!

— Перестаньте, Орлов! Что просил вас передать император? Судя по всему, его собственноручное письмо?

— Да, ваше императорское величество. Император взялся его писать еще на галере, когда принял решение вернуться из Кронштадта в Ораниенбаум.

— Он собирался высадиться в Ораниенбауме? Или его первоначальным намерением было закрепиться в Кронштадте?

— Ваше императорское величество, я не настолько был посвящен в замыслы императора. Он советовался не со мной — с фельдмаршалом Минихом.

— И даже не подумал, какой старик Миних дурной советчик. Его участие обернулось потерей престола для правительницы Анны Леопольдовны. Он легко справился с Бироном, но оказался бессильным перед живым умом покойной императрицы.

— Ваше императорское величество, вам известно, я не испытываю симпатии к Миниху, но не могу не относиться с уважением к его верности присяге и долгу.

— Мой Бог, если бы нас так же снисходительно судили на Страшном суде! Княгиня, вы неподражаемы в ваших адвокатских экзерсизах. Вы не боитесь запутаться в своих одобрениях и осуждениях?

— Алексей Григорьевич, мне кажется, гораздо важнее словесной перепалки ознакомиться с содержанием письма, в чем вы мне мешаете. Итак, Петр Федорович желает вернуться на родину в Голштинию и отрекается от прав на российский престол.

— И вы ему поверите, государыня? Уж в Голштинии он сумеет найти союзников, которые поведут под его знаменем наступление на российский престол. Отпустить бывшего означает проиграть партию.

— Которая к тому же еще не завершена. Князь Александр Михайлович, я благодарю вас за выполненную миссию. Вы вольны возвращаться к императору.

— О, нет, государыня, разрешите вице-канцлеру, в отличие от канцлера Михайлы Ларионовича Воронцова, незамедлительно примкнуть к вашим сторонникам и верноподданным. Если есть возможность, я немедленно принесу присягу Екатерине Второй.

— Я не забуду вашего усердия, князь.

— Ваше императорское величество, вы волновались по поводу генерала Измайлова. Он здесь вместе с бывшим императором и Гудовичем. Мои гвардейцы меня не подвели.

— Наконец-то! Где Петр Федорович, Орлов?

— Мы незаметно провели его в заднюю часть дворца.

— Как он? Что говорит?

— Как? Да никак — пожелал отобедать и позаботился, чтобы к столу была подана бутылка его любимого бургундского.

— Алексей Григорьевич, вы же знаете, меня интересует иное. Уж, во всяком случае, не аппетит императора — он никогда не страдал его отсутствием. И я надеюсь, прислуга не будет до бесконечности удовлетворять его просьбы о бургундском. Я не хочу, чтобы он предстал здесь в своем обычном виде.