— Решать, конечно, вам, но я думаю, что вы напрасно потратите время, — с сомнением хмыкает Крюкль. — Я еще двадцать лет назад установил, что этот болван ничего не знает.

— Я все-таки поговорю с Генрихом. Вдруг за прошедшие двадцать лет он что-нибудь узнал?

— Дело ваше. Я вас предупредил.

Недовольный Крюкль отключается. «Чюсс!» Ну и что, что недовольный? Подумаешь! «А нам все равно, а нам все равно…» Это дело теперь действительно стало моим. С кем хочу, с тем и разговариваю. И никто мне не указ, даже сварливый старый пингвин с квадратным ртом и крючковатым носом! Я злюсь?

Чтобы доказать себе, что я хладнокровен, как никогда, старательно завариваю кофе. Руки почти не дрожат. Правая, держащая полную чашку, тверда, как у Супермена. Вот так-то!

Новый входящий звонок на мобильник. В нашей семье больше всех трудится мой «хэнди». Бедняга! На связи следующий комиссар — Юрген Уль. Интерпол!

— Халло!

— Халло!

— Что у вас нового, герр Росс?

Для Уля новостей накопилось много. Третья встреча с Алоисом Кальтом, поездка в монастырь, мое намерение поговорить с Генрихом. Не скрываю от него и мнение Крюкля о бесполезности встречи с младшим Кальтом.

— А если мой бывший коллега прав? Генрих может действительно ничего не знать о гибели детей. Вам уже удалось доказать с помощью Харуна полную невиновность Алоиса Кальта. Теперь его реабилитация и выход на свободу — только вопрос времени. Со дня на день наша государственная машина начнет потихоньку крутиться. Вы сделали огромное дело — исправили невероятную ошибку. Вам не кажется, что пора прекратить расследование?

Ну, вот, еще один непрошеный советчик! Байрон — страна советов.

— Нет, герр Уль, мне совсем так не кажется! Я пока не сделал главного: не установил, кто же настоящий виновник гибели детей. Не доказал, что именно Беа Кальт — убийца. Не нашел могилу Ханса и Гретель.

Уль заливисто смеется. Я ему про убийц и могилы, а он… Веселый все-таки мужик.

— Я вижу, что вы вошли во вкус, герр писатель! О’кей, наверное, вы правы. Двигайтесь дальше, но будьте осторожны.

— Осторожен? Что вы имеете в виду?

— Иногда бывает опасно трогать мертвецов. Кто знает, что может случиться?

— Вы говорите о чем-то конкретном? Это же все дела далекого страшного прошлого.

— Нет-нет, ничего конкретного. Просто предупреждаю. На всякий случай. Страшное прошлое имеет скверную особенность тянуть свои лапы в будущее.

— Что ж, спасибо за предупреждение. Учту.

— Хорошего вам дня! Чюсс!

— Взаимно! Чюсс!

Поговорили. Комиссар Уль меня не напугал, но заставил призадуматься. Мне кажется, что в его словах прозвучала скрытая угроза. Что это? Искренняя забота о моем слабом здоровье или предупреждение не совать свой нос куда не следует? И почему? Кому становится неуютно от моих поездок? Юрген Уль — это вам не старый вздорный человек-пингвин. В Уле чувствуются бульдожья хватка и ум. В Интерпол кого попало не берут. Я бы не хотел, чтобы Уль оказался по ту сторону баррикады.

Мой мобильник, доказывая свою необходимость, опять нервно колотится о стол. Неожиданный звонок из симпатичной деревеньки. Афгано-немецкий голландец Харун. В трубке знакомая скороговорка с легким акцентом:

— Халло, герр Росс! После нашей встречи я долго размышлял, вспоминал прошлое. Прочитал о деле Кальтов все, что смог найти в Интернете. Это какой-то кошмар! Но история с пропавшими детьми меня очень увлекла. Такой материал! Я же журналист. Вы не будете против, если через пару часов я приеду и буду помогать вам в ваших поисках? На несколько дней. Остановлюсь в гостинице, конечно. У меня сейчас отпуск.

О’кей. Беру с Харуна слово позвонить мне сразу же после приезда и прощаюсь. «Чюсс! — Чюсс!»

За телефонными переговорами, как за ковырянием в носу, время летит незаметно. Лязг колоколов недвусмысленно намекает: уже ланч. Пора себя наряжать. Костюм, светлая рубашка, темный галстук. Диктофон.

Выхожу из дома точно в двенадцать. Лана пунктуальна. Темно-серый «Кашкай» уже караулит возле церкви. Усаживаю себя внутрь. Женщина-кошка улыбается мне своей неясной улыбкой и, не дожидаясь, пока я пристегнусь, бросает машину вперед. Меня с силой вжимает в кресло. По сторонам начинают мелькать молчаливые домики. Через секунду Песталоцциштрассе остается далеко позади. Несемся в сторону Ведьминого леса. Торопимся к Генриху Кальту.

Видно, что Лана наслаждается скоростью. И риском. А по мне, так лучше быть в час дома, чем полпервого в морге. Но это мое субъективное мнение. Я, наверное, очень нудный и неромантичный тип?

Наш Городок заканчивается. Дома стоят все реже, деревья — все чаще. Немного не доезжая до стены елей, обозначающих границу леса, сворачиваем на заброшенную боковую дорогу. Она вся в ямах, выбоинах, усыпана опавшей хвоей, листьями, сломанными ветками. С первого взгляда понятно, что по этой дороге ездят нечасто.

Дождь продолжает делать вид, что не идет. Но мелко капает, подлец. Солнце прячется за плотными слоями хмурых облаков. Студеный ветер с треском раскачивает столетние ели. Ведьмин лес недружелюбен, темен и сыр. Нехорошие тут места. Мне не нравятся.

Заброшенная дорога приводит нас к такому же заброшенному дому. Хотя можно ехать дальше, мимо дома, мы останавливаемся у входа. Неохотно выбираюсь из теплого нутра «зверьмобиля». Лана остается в машине, она же не дура мерзнуть на ветру. Земля вокруг дома изрыта кротами. Резко пахнет зеленью. Деревянный дом большой, старый, весь потемневший от времени и влажности. Стены сплошь заросли плющом. Везде посверкивает словно специально развешенная паутина. Треснувшее стекло окошка на входной двери, кажется, ждет только неосторожной руки, чтобы разлететься. Забытое место для забытых людей.

Мой звонок остается без ответа. Стою, жду. Ничего не слышно. Никакого движения. Звоню еще раз. Неужели я зря приперся в это запустелое место?

Собираюсь уже вернуться к «Кашкаю», как разбухшая дверь медленно отворяется. За ней в полутьме коридора стоит мужчина. У меня начинается дежавю. Еще один Алоис Кальт, только моложе лет на двадцать и выпивший спиртного тонны на три больше. Такой же, как батя, высокий, пузатый, в очках. Изрезанное морщинами лицо. В нелепых розовых шортах и разноцветной футболке. Только надувного матраса не хватает. Волосатые руки, волосатые ноги. В этой прогнившей халупе пляжный Генрих так же неуместен, как Чингачгук на еврейской свадьбе.

— Халло!

— Халло!

— Вы Генрих Кальт? Мне хотелось бы поговорить с вами. Много времени я у вас не отниму.

Хозяин развалюхи тупо смотрит на меня пасмурными глазами:

— Кто вы такой?

Представляюсь. Объясняю, что встречался с его отцом. Генрих проявляет эмоцию:

— Я не желаю говорить об отце! Для меня он умер двадцать лет назад! Тема закрыта!