Зачем он поднялся сюда, на самый верх, в пустоту? Посмотреть на луну? Покончить с собой? Он и сам не знал, зачем. Смерть... Слезы навернулись ему на глаза, когда он подумал о ней. Его страдания обрели какой-то возвышенный характер, крылья непонятного восторга подняли и понесли его. В таком настроении он мог совершить что угодно, как бы это ни было глупо. Он прошел вперед, к дальнему парапету. Стена здесь отвесно уходила вниз. Хорошенько оттолкнуться — и, наверное, можно перепрыгнуть через узкую террасу и, таким образом, пролететь еще тридцать футов до выжженной солнцем земли внизу. Он нерешительно стоял на углу крыши, глядя то в глубь темной бездны, то на редкие звезды и серп луны в небе. Он взмахнул рукой, пробормотал что-то — он не мог потом вспомнить, что. Но тот факт, что он произнес это вслух, придал всему какое-то особенное, ужасное значение. Затем он снова посмотрел вниз, в пропасть.

— Что вы делаете, Дэнис? — спросил голос где-то очень близко от него.

Дэнис испуганно вскрикнул от неожиданности и в самом деле чуть не перелетел через парапет. Сердце его отчаянно билось, и, когда, взяв себя в руки, он повернулся в том направлении, откуда раздался голос, вся кровь отлила от его лица.

—Вы больны?

В глубокой тени под восточным парапетом башни он увидел то, чего раньше не заметил, — очертания чего-то продолговатого. Это был матрас, и кто-то на нем лежал. С той памятной ночи на башне Мэри спала только здесь: это было своего рода проявление верности.

—Вы меня напугали, — продолжала она, — я проснулась, а вы размахиваете там руками и что-то бормочете. Что вы тут делаете?

Дэнис трагически рассмеялся.

—Действительно, что! — сказал он. Если бы она не проснулась, он лежал бы, разбившись насмерть, у подножия башни. Теперь он был в этом уверен.

—Надеюсь, вы не собирались покушаться на меня?— допытывалась Мэри, делая слишком поспешный вывод.

— Я не знал о том, что вы здесь, — сказал Дэнис с еще более горьким и искусственным смехом.

— Нет. нсе-таки, что с вами, Дэнис?

Он сел на край матраса и вместо ответа продолжал смеяться тем же пугающим, неестественным смехом.

Час спустя голова Дэниса покоилась на коленях Мэри, и она с нежной заботливостью чисто материнского свойства гладила его, и сбившиеся волосы струились у нее между пальцами. Он рассказал ей обо всем, обо всем: о своей безнадежной любви, о своей ревности, об отчаянии, о решении покончить с собой — ведь если бы не она... Он торжественно поклялся никогда больше не думать о самоубийстве. И теперь его душа парила в печальном успокоении. Она была умиротворена сочувствием, которое Мэри столь щедро изливала. Но успокоение и даже своего рода счастье Дэнис испытывал не только оттого, что нашел сочувствие, но и оттого, что сочувствовал сам. Ибо если он все рассказал Мэри о своих страданиях, то и Мэри в ответ рассказала все, или почти все, о своих.

—Бедная Мэри!

Он очень жалел ее. Правда, она могла бы сообразить, что Айвор — отнюдь не образец постоянства.

— Что же, — заключила она, — во всяком случае, не надо падать духом.

Ей хотелось плакать, но она не позволила себе этой слабости. Некоторое время они молчали.

—Вы думаете, — нерешительно спросил Дэнис, — вы правда думаете, что она... что Гомбо...

— Я в этом уверена, — твердо ответила Мэри. Они снова надолго замолчали.

—Я не знаю, что мне теперь делать, — сказал он наконец в полном унынии.

— Вам лучше уехать, — посоветовала Мэри. — Это самое верное и самое разумное.

— Но я принял приглашение пожить здесь еще три недели.

— Придумайте какой-нибудь предлог.

— Пожалуй, вы правы.

— Я знаю, что права, — сказала Мэри, которая вновь обрела свою решительность и самообладание. — Ведь дальше так продолжаться не может.

—Да, так продолжаться не может, — отозвался Дэнис.

Необыкновенно практичная, Мэр» разработала план действий. Внезапно в темноте, заставив их вздрогнуть, церковные часы пробили три часа.

—Вы должны немедленно идти спать, — сказала она. — Я представления не имела, что уже так поздно.

Дэнис соскользнул вниз, осторожно спустился по скрипучей лестнице. В его комнате было темно: свеча давно уже догорела. Он лег в постель и почти сразу заснул.

Дэниса разбудили, но, хотя шторы на окнах были раздвинуты, он снова погрузился в то дремотное оцепенение, когда сон становится чувственным удовольствием, которое почти сознательно хочется продлить. В этом состоянии он, быть может, пребывал бы еще час, если бы его не потревожил настойчивый, хотя и негромкий стук в дверь.

— Войдите, — пробормотал он, не открывая глаз.

Щелкнула дверная ручка, чья-то рука схватила его за плечо и резко встряхнула.

—Вставайте, вставайте.

Моргая, он с трудом раскрыл глаза и увидел, что над ним стоит Мэри, — с ясным лицом и очень озабоченная.

—Вставайте же! — повторила она. — Вам надо идти и отправить телеграмму. Вы что, забыли?

—О Боже!

Он отбросил одеяло. Его мучительница удалилась.

Дэнис поспешно оделся и побежал в деревню, на почту. На обратном пути он испытывал большое удовлетворение. Он отправил длинную телеграмму и через несколько часов получит ответ с требованием немедленно вернуться в город по неотложному делу. Это было совершенное действие, сделанный им решительный шаг, а он так редко предпринимал решительные шаги. Он был доволен собой. К завтраку он явился с хорошим аппетитом.

—Доброе утро, — сказал мистер Скоуган. — Надеюсь, вам лучше?

—Лучше?

— Вчера вечером вы были довольно сильно расстроены проблемами мироздания.

Дэнис попытался отделаться от этого обвинения смехом.

— Неужели? — небрежно спросил он.

— Хотел бы я, — сказал мистер Скоуган, — чтобы меня терзали лишь такие мысли. Я был бы счастливым человеком.

—Счастливым можно быть только в действии, — провозгласил Дэнис, думая о телеграмме.

Он выглянул в окно. Большие румяные облака причудливой формы плыли высоко в голубом небе. Шелестел ветер в деревьях, и трепещущие листья сверкали и искрились, как серебро, в солнечных лучах. Все казалось изумительно прекрасным. При мысли о том, что скоро он уедет от всей этой красоты, Дэнис почувствовал внезапную боль, но утешился, вспомнив, как решительно он действовал.

—Действие! — повторил он вслух и, подойдя к буфету, положил себе на тарелку ветчины и рыбы, так чтобы они приятно дополняли друг друга.

Позавтракав, Дэнис отправился на террасу и, устроившись там, закрылся мощным защитным валом газеты «Тайме» от возможных набегов мистера Скоугана, который проявлял неуемное желание продолжить беседы о Вселенной. Чувствуя себя в безопасности за хрустящими страницами, он размышлял. В свете этого прекрасного утра его вчерашние ночные переживания казались очень далекими. И что из того, что он видел, как они обнимались при луне? Может быть, это, в конце концов, не так уж важно. И даже если важно, почему бы ему не остаться? Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы остаться, сильным, чтобы держаться с холодным равнодушием, бесстрастно — просто поддерживая дружеское знакомство. И даже если он недостаточно силен...