Вернувшись из отпуска в августе 1969 г., Куммерли тут же уволил Цурмуле. Как сказал сам Куммерли, за спекуляции без соответствующего разрешения.

То, что произошло после этого, подернуто легкой дымкой. Наверняка можно сказать лишь одно: никто не знает, что случилось на самом деле. С тех пор, как банк закрыл свои двери для посетителей, толпы аудиторов разгребали эти авгиевы конюшни. Сюда следует добавить традиционную швейцарскую скрытность, предстоявший судебный процесс, а также то, что почти вся информация находилась у обвинителя, который был необычайно скрытным типом даже для швейцарского прокурора.

В промежутке между этими событиями United California Bank in Basel купил 17 000 контрактов на какао — семнадцать тысяч контрактов на какао! — с номинальной стоимостью $153 млн. Не слабо для банка с чистой стоимостью активов $8 или $9 млн. Контракты эти были проданы ведущими товарными брокерами: Merrill Lynch, Hayden Stone и лондонским Lomcrest. Брокеры обычно не предоставляют кредитов общей стоимостью $153 млн организациям с активами всего $8 млн, но на наших бланках красовалось имя United California Bank in Basel, а активы United California Bank превышали $5 млрд.

Умение нашего банка выбрать самый подходящий момент проявилось и в случае с какао. Он умудрился купить контракты на максимуме, где-то по 48 центов за фунт, после чего рынок покатился вниз. К июню 1970 г. цена контракта составляла уже 30 центов за фунт, и на 10-процентной марже банк потерял в три или четыре раза больше того, что поставил на кон, — а может, и больше — и стал абсолютно неплатежеспособен, не считая тех крох, которые головной офис из Калифорнии подбрасывал время от времени.

Штука, однако, в том, что никто об этом не знал, потому что к тому времени гроссбухи банка уже были «подправлены». «Баланс вне всяких сомнений фальсифицирован», — сказал Макс Штудер, аудитор Швейцарского общества банковских инспекций. Но это было не все. Банк не полностью отразил свои убытки от фиаско с Leasing Consultants. «Они были слишком большими, — сказал Пол. — Списать 5 млн швейцарских франков за один квартал невозможно. Больно уж много для одного раза. Вот их и размазали на более длительный период. А иначе это выглядело бы очень, очень плохо». Кальтенбах со своей стороны сделал следующее: он получил от норвежской фирмы, с подачи которой банк и связался с этими акциями, письмо с обязательством купить акции по $25, хотя к тому времени их цена уже упала на 40 %. Банк же обещал компенсировать норвежцам все убытки. Иначе говоря, обе организации обменялись ничего не значившими листками бумаги. «Норвежские гарантии ничего не значат», — сообщил Пол калифорнийскому банку. «Лишь бы аудиторы были довольны», — последовал ответ из Лос-Анджелеса. Похоже, их эта ситуация не тревожила.

Аудит проводила фирма Gessellschaft für Bankenrevision, принадлежавшая двум банкам из швейцарской Большой тройки: Swiss Bank Corporation и Credit Suisse. Аудиторы были не просто довольны: они подтвердили баланс, в котором уже недоставало 20 млн швейцарских франков.

Куммерли со своей командой отчаянно пытался использовать стрэдлы для ограничения потерь на фоне падения цены на какао. Точнее сказать, аудиторы старались минимизировать потери по контрактам, покрывая кратковременные колебания цены сменой месяцев доставки, но даже стрэдлы не помогли. В тех редких случаях, когда по какао получалась хоть какая-то прибыль, она шла в бухгалтерские книги. Убытки же — а они случались гораздо чаще — накапливались в ящике письменного стола Куммерли.

Позднее — в тот день, когда Пола выпустили под залог, — я спросил его, каким образом в наш век компьютеров и бухгалтерского учета такое стало возможным.

Одна из ошибок, сказал он, заключалась в том, что департамент товарных рынков находился там же, где и валютный департамент вместе с департаментом расчетно-кассового обслуживания, т. е. там, где принимались депозиты и производились выплаты в самых разных валютах.

— Большая тройка контролировала валютный рынок, — сказал Пол. — Мы действовали предельно агрессивно. Мы выросли до пятого места в Швейцарии с дневным оборотом более 5 млрд швейцарских франков на обмене валют. Собственные позиции банка, форвардная и спотовая, — это еще $2 млрд с хвостиком. Когда через руки проходят такие деньги, никто не озаботится несколькими миллионами.

С брокерами, продавшими UCB контракты на какао, рассчитывался валютный департамент. Калифорнийский банк иногда косился в сторону своей буйной «дочки» и даже намекал, что $2 млрд в валюте, пожалуй, многовато для банка такого размера. Калифорнийцы рекомендовали базельцам держаться где-то на уровне $1 млрд.

Мы с Полом сидели на террасе его квартиры в Базеле, обсуждая всю проблему так, словно были внешними консультантами, анализирующими процесс.

— Слушай, — сказал я, — а ты помнишь, что я писал о какао?

— Конечно, — сказал Пол. — Здорово было написано.

— И ты помнишь, как подарил мне высохший плод какао, когда я впервые приехал в Базель?

— Конечно.

— А ты помнишь, что говорится в конце той истории? Насчет того, что на рынке какао есть серьезные игроки? Hershey, Nestle и прочие ребята? И что если у тебя возникает искушение поиграть на какао, надо лечь и лежать, пока это желание не пройдет?

Пол пожал плечами.

— Те парни сказали, что в этом деле разбираются как следует.

— А Куммерли? Он читал мою историю?

— Нет. Das grosse Spiel ums Geld тогда еще не вышла, а Куммерли не знает английского.

Тут я впервые вышел из себя.

— Но ведь он заключал контракты на какао на английском? — спросил я.

Неловкое молчание. Атмосфера сердечности внезапно испарилась.

— Да, на английском, — Пол снова пожал плечами. — Но я уверен, что твою историю он не читал.

Мы снова вернулись к обсуждению главной проблемы.

— Как могло случиться, — спросил я, — что в современном швейцарском банке ХХ века столько денег бесконтрольно исчезло, а документы, свидетельствовавшие об убытках, просто складывались в ящик чьего-то стола? В конце концов, это же не ограбление, не растрата. Насколько я знаю, никто эти деньги не прикарманил.

— Нам не следовало объединять товарный, денежный и валютный департаменты, — повторил Пол. — Это позволило с легкостью прятать убытки за каким-нибудь срочным депозитом от другого банка. А если департамент отдает приказ, то подтверждение должно поступать из какого-нибудь другого департамента, для двойной проверки. Каждая строка в балансе должна перепроверяться, а этого-то и не делалось.

— А разве независимые аудиторы не должны проверять этот процесс, хотя бы раз или два раза в год?

— Должны, но швейцарские аудиторские фирмы заботит только одно: чтобы цифры, которые ты им предоставляешь, сходились. Что стоит за цифрами — их не волнует. Ну и, конечно, еще один прокол.

— А именно?

— Исполнительный директор банка должен знать всю операционную кухню — все процедуры, процессы бухгалтерского учета и т. п. Я думал, что передал эти функции надежным людям, но ошибся. И, конечно, я сам не делал то, что должен был делать.