Компьютеры воспринимают язык буквально и чаще всего не понимают метафоры. Во многом так же, как и люди с аутизмом. Неспособность компьютеров понимать подобные тонкости затрудняет разработку искусственного интеллекта. Однако, понимая, как работает обучение аутистов, те, кто изучает и разрабатывает искусственные нейронные сети, смогли добиться больших успехов в области общего ИИ. Если мозг аутиста более совместим с ИИ, то логично предположить, что мозг неандертальца также будет более совместим с ИИ. Это могло бы объяснить, почему существует множество экспериментов по выращиванию «неандертальских» нервных клеток на компьютерных чипах, с конечной целью получения так называемых «неандероидных мозгов», питающих и управляющих роботами.

Таким образом, парадокс заключается в том, что «ультра-современные» информационные технологии активизируют «спящие» гены доисторического предка человека. Вперёд, в прошлое! Здесь мы видим следующую логику: Как привести эволюцию в движение? Если не получается сделать шаг вперёд, то нужно сделать два шага назад! Неандертальская теория вскрывает парадокс, согласно которому наука и технологии в итоге ведут не к прогрессу, а регрессу, одичанию.

Как подчёркивал Бодрийяр в описании «имплозии», целые эскимосские общества «имплозивны», поскольку здесь все вовлечены в отношения взаимозависимости одновременно и даже мгновенно со всеми. Здесь «индивидуализм» как бы распадается и не существует акцента на изоляции взгляда от других чувств.

Medium = Message

Разумеется, никто не рождается с врождёнными социальными навыками (хоть и с предрасположенностью к их достижению в процессе социализации и инкультурации). Случаи с детьми, выросшими в изоляции, по-видимому, являются достаточным доказательством этого. Более того, поскольку они усваиваются, их в равной степени можно как разучивать, так и терять. Шерри Теркл (1948–) в своих ранних работах писала, что технологии и роботы могут стать формой практики, которая в конечном итоге улучшит наши социальные и культурные навыки, которые можно будет перенести и реализовать в подлинных, не опосредованных взаимодействиях с людьми лицом к лицу. Тем не менее, после многих лет исследований она изменила своё мнение и теперь считает, что взаимодействие с технологией или опосредованное технологией не улучшает прямые, личные взаимодействия между людьми. Люди склонны использовать технологии не для получения или совершенствования навыков, необходимых для непосредственного взаимодействия друг с другом, а скорее в качестве компенсации за отсутствие этих взаимодействий. Люди, которые прибегают к технологиям, следовательно, не только не развивают свои социальные навыки, но ещё больше теряют их[100]. Самыми яркими примерами этого являются дети, опрошенные Теркл, которые прямо говорят, что хотели бы иметь возможность участвовать в общении с людьми лицом к лицу, но всё, чему они научились и что умеют, – это общаться онлайн и отправлять электронные текстовые сообщения. Это утрата способности к общению тесно связано с отсутствием более общего навыка – эмпатии. Теркл обнаружила, что люди, которые склонны использовать технологии для посредничества в общении, не только теряют навык разработки собственных коммуникаций в режиме реального времени, но и испытывают трудности с пониманием получаемых сообщений, особенно невербальных, а также со способностью представлять себя на месте другого человека. Это особенно заметно у детей, поскольку их навыки социального и культурного взаимодействия ещё не полностью развиты и остаются хрупкими. В этом смысле аутизм выступает синонимом поведения согласно алгоритму, фрейму, стереотипу, мифу, скрипту. Всему тому, о чём подробно в своих работах пишет Бруно Латур.

Электронные и коммуникационные технологии изменяют человеческое поведение и запутывают наше восприятие и представления. В своей классической книге «Понимание медиа» (1964) Маршалл Маклюэн совершенно справедливо описывает все технологии и телекоммуникации как «расширения», то есть как метафоры, аналогии или фантазии, связанные с человеческим телом. Более того, он утверждает, что использование любого вида медиума или расширения человека изменяет модели взаимозависимости между людьми, поскольку это изменяет соотношение между нашими органами чувств. Главным аспектом электр(онной)ической эры является то, что она создает глобальную сеть, которая во многом напоминает нашу центральную нервную систему.

Любопытно, что ознакомление биографов с библиотекой М. Маклюэна показало, что он проявлял пристальный интерес к разработкам, касающимся диагнозов аутизма и того, что стало позже называться синдромом Аспергера; на это ясно указывает значительное число раз, когда он подчеркивал слово «аутизм», обводя его мягким карандашом на полях тех материалов и книг, которые он изучал. Возможно, это объясняется, в том числе и тем, что Маршалл Маклюэн – профессор английской литературы, ставший теоретиком медиа, – сам страдал синдромом Аспергера? В любом случае, М. Маклюэн прекрасно знал, что у аутистов проявляются качественные нарушения в общении, такие как задержка или отсутствие языкового развития, отсутствие символической или образной игры, а также отсутствие социальной или эмоциональной взаимности. Воспринимать, представлять и мыслить в духе телекоммуникаций – значит мыслить в духе аутизма. Сенсорное восприятие человека с аутизмом можно сравнить с просмотром телевизора, когда все каналы включены одновременно.

В постмодернизме, который является «рефлексом» информационно-коммуникационной эпохи, всё принято брать в кавычки. Современные «социальные сети» усиливают вопрос об «апострофе» как выражении одиночества. Когда человек публикует комментарий в своей социальной сети, то, обычно, не передаёт его никому конкретно. Тот, кто публикует или пишет в Twitter’е, обращается к отсутствующему субъекту. Акт передачи формального сообщения (например, публикация обновления статуса) демонстрирует состояние ожидания или, по крайней мере, надежды на то, что апостроф-реплика найдёт отклик у какого-то пока ещё анонимного сверх-слушателя, чей ответ – публичный или частный – преобразует якобы не-разговорное высказывание в опыт общения. Таким образом, «твит» можно рассматривать в некотором отношении как коррелирующий с использованием апострофа в романтических текстах, когда стихи обычно распространялись в виде рукописей или вписывались в письма, часто предназначенные для нескольких получателей. Вызывающий язык и риторические структуры не обязательно указывают на отсутствие содержания, но вместо этого могут предполагать возможность невидимой и неопределённой аудитории. Апострофический голос говорит в тишину, посылая смысл в пустоту. Он ни к чему и ни к кому не обращается, что является признаком одиночества, автономности человеческого состояния. Как отмечал Ганс Аспергер, «язык аутистов не адресован адресату, а часто произносится как бы в пустое пространство». Facebook и прочие соцсети работают на топливе «чистого нарциссизма».

Социальная природа аутизма

Лео Каннер описывал эксперимент, который был нацелен на проверку реакции аутистов на булавочный укол. В нём 8-летняя Барбара К. отвечала испуганным взглядом на булавку (но не на экспериментатора!) и произнесением слова «Больно!», не адресованного никому конкретно. То есть она направляла свой «болезненный ответ» именно на вещь, а не на человека. Имело место сосредоточение на самой боли, а не её источнике. Точно так же аутист каждый раз