А потом мы оба — ты здесь, а я там, — «распутали» запутанные кванты, начали что-то понимать в «жутком дальнодействии»… только ты сразу взялся за физику времени — и отгрохал хронокамеру, а я копал с другого конца, и вышел у меня преобразователь пространства… Это потом уже стало ясно, что пространство и время — равноправные структуры вселенной, и скручены в единый континуум, — он помолчал, словно что-то заново переживая, заговорил вполголоса: — Я раз десять запускал ретранслятор — и выходил в альфа-пространство! В твою «Лабораторию локальных перемещений»… Шпионил! Вынюхивал! По ночам, когда всё заперто, и охрана бдит. Но я-то попадал не через двери! И мне везло. Там схемку срисую, там подгляжу… Мне хватило месяца, чтобы скопировать хронокамеру. А в самый последний раз, когда перемещался сюда, я что-то намудрил с линейным вектором… И очутился в вашем техотсеке как раз в тот поганый момент, когда ты лежал, весь в крови, а Мензис Клегг стоял над тобой с пистолетом, и жал на спуск. Я до сих пор слышу контрольный выстрел…

Все в лаборатории слушали Браилова безмолвно, замерев, будто в трансе.

— Я вернулся, можно сказать, контуженным от шока, — продолжил он, шумно вздохнув. — Мало что соображал, и… Всё выложил особистам. Дескать, надо помочь двойнику! А те: «Так он же убит!» Ну, я им и выложил про хронокамеру… Меня жестко взяли в оборот, наговорили всяких словес про отечество, которое в опасности… И отправился я как бы тебя спасать, а на самом деле — с тайной миссией. Всё разведать про альфа-пространство, и доложить…

— Так вот что тебя постоянно угнетало… — медленно проговорил я. — Теперь понятно…

— О-о-о… — застонал Мишка, морщась. — До чего ж противно было врать! А признаться… Ну, не мог я! Всё на потом отодвигал. Вот, сначала вернемся в «бету»… Вот, разведусь с Инкой, Юльчика заберу… Вот Лена родит… Вот Дениска окрепнет… Ох…

Он с силой отер лицо.

— А однажды напился, и всё мне выложил, — кривя губы, словно пытаясь улыбнуться. сказала Лена. — Я его чуть не убила тогда!

— Не надо папоцьку убивать, — с укором пролепетала девочка, — он холосый!

У Браиловой губы задрожали, глаза влажно заблестели, и она подсела к мужу, заскрипев мягким подлокотником. Юля тут же прилегла на «мамины» коленки, подлащиваясь, да и сам Мишка благодарно жался к жене — Лена обняла его за шею.

— Поначалу до меня мало что доходило, — повела она рассказ, свободной рукой гладя золотистые Юлины прядки. — Пока скрывались, пока устраивались… Развод, роды… Было, знаете, чем заняться! А уже после, когда жизнь более-менее пришла в норму, стала замечать разности… Помнишь, я тебе книги передала оттуда? Учебники разные, журналы? Выбрось их! Это, оказывается, была подделка, чтобы усыпить бдительность здешних спецслужб и сорвать их зловещие планы! — Браилова усмехнулась со знакомой ехидцей. — Я никогда особо не интересовалась историей, но все-таки, как мне кажется, нашла ту точку бифуркации, после которой реальности «альфы» и «беты» перестали походить друг на друга. Вот его Российская Империя… — беззлобно ухватив супруга за чуб, она запрокинула его блаженно улыбавшееся лицо, и чмокнула в щеку, —…в отличие от нашей, победила в Крымской войне! И наглым англичанам надавала, и французским хамам. А у турок отобрала Проливы! Я, когда читала, как эскадра пароходо-фрегатов Черноморского флота обстреливала Мальту, Марсель и Гибралтар, хлопала в ладоши и пищала: «Ура!» Даже названия кораблей помню — «Громоносец», «Бессарабия», «Владимир», «Одесса», «Крым»… И еще один… «Херсонес»! А командовал эскадрой вице-адмирал Корнилов.

— Здорово! — выдохнул Корнеев, и Ядзя строго погрозила ему пальчиком.

Я бочком подошел к дивану, и пристроился рядом с Мариной. Ласково улыбнувшись, начохр притулилась поближе, взыскуя тепла.

— И понеслось… — Лена улыбнулась малолетнему Дениске. Мальчик приковылял к маме и начал упорно штурмовать ее ноги, пытаясь взобраться, пока сводная сестричка не сжалилась, и не помогла братцу залезть. — Аляску там не продали, и не опозорились в Цусимском проливе — вломили япошкам, как полагается. Но революция все равно грянула — именно в семнадцатом, как у нас, и тоже двадцать пятого октября. А сейчас в СССР, знаете, сколько республик? Двадцать!

— Дай угадаю, — улыбнулся я. — карело-Финская ССР… Польская ССР…

— Правильно, правильно! — подбодрила меня Лена. — А еще?

— Болгарская ССР… М-м… Турецкая? Или Греческая?

— Нет-нет! — помотала головой раскрасневшаяся Браилова. — Проливы — это Константинопольская область РСФСР. Ты назвал три республики. Еще две!

Я задумался.

— Румынская?

— Правильно! — возликовала Лена. — И-и?

— Ну, это просто! Аляскинская! Или… Индейская?

— Не угадал, не угадал! — запела девушка, хлопая в ладоши. — Русско-Американская! На карте еще, помню, Эскимосский и Алеутский национально-территориальные округа нарисованы, а столица в Ново-Архангельске… — она покачала головой. — Никогда бы не поверила, что можно запоем читать учебники! А я их просто впитывала, как промокашка — чернила. Ну-у… Война все равно началась, только не в июне сорок первого, а в мае. Сталин умер в пятьдесят шестом, а после него был Берия, но недолго, до шестьдесят пятого — Иосифа Виссарионовича похоронили в Мавзолее, рядом с Лениным, а Лаврентия Павловича — в кремлевской стене. Потом был Брежнев, а сейчас генсеком — Шелепин…

— «Железный Шурик»? — сощурился я.

— Он! — ухмыльнулся мой «брат-близнец».

— А у вас Гагарин… полетел? — робко спросил Корнеев, косясь на Ядвигу. — Или Титов?

— Гагарин! — заулыбалась Браилова. — А главное… — она задохнулась. — Генерал-майор Гагарин жив до сих пор! Он потом еще раз в космос слетал, на «Союзе-5», с Елисеевым и Хруновым.

— Нет, ну до чего же здорово! — воскликнул Витёк, тут же взглядывая на Ядзю, но та и сама была очарована «сопредельной» реальностью.

— А Машеров? — негромко поинтересовался Ромуальдыч.

— Хороший мужик был, — подал голос Миша, хмуря брови. — Погиб в прошлом году. «Чайка» врезалась в «МАЗ», да на полном ходу…

Марина склонила ко мне голову, интимно шепча на ухо:

— Спроси их, чего же они тогда — к нам, если у них так здорово?

— А чего ж тогда вы к нам пожаловали? — озвучил я вопрос, загибая уголок губ.

— Да потому что достали! — с чувством вытолкнула Лена. — «Железный Шурик» — человек честный, это правда, но уж больно упрям и крут. И не пожаловали мы вовсе, а сбежали! От слежки, от контроля, от запретов… Сколько можно⁈

— Готовились долго, чтобы никто ничего не заметил, как подпольщики, — криво усмехнулся Браилов. — Я своих приволок в спецлабораторию в опломбированном ящике. Представляете⁈ И… вот.

— Ладно! — погладив Марину по плечу, как бы невзначай, я встал. — Вы в той Москве где жили?

— На Вернадского… — вскинул голову «двойник». — У метро «Юго-Западная»…

— Поживете пока у нас, в «красном доме», — я примирительно поднял руку. — Вижу возражения на челе твоем! Нет, не стесните — мы на Строителей только прописаны, а проживаем в Щелково-40. У нас там дом с участком — Рита на грядках траву выращивает…

— Траву⁈ — большие Ленкины глаза стали еще больше.

— Мяту, любистру, мелиссу… — мягко улыбнулся я. — Заваривает, и пьет вместо нормального чая! Уверяет, что вкусно… Ну, что? — я подбросил на ладони ключи от машины. — Поехали! Познакомлю вас с Ритой… и с нашей Юлькой! А там видно будет…

Глава 20

Суббота, 17 декабря 1988 года. День

Мурманская область, Североморск

Старший лейтенант Гирин осторожно вдохнул морозный воздух. Отгорели короткие сумерки, изображавшие в Заполярье светлый день, и вновь над пологими сопками, над бухтой и городом сгустилась тьма. Зато…

Грея уши ладонями, Иван глянул на ясное небо — там, приглушая мерцание звезд, веяли прозрачные ленты северного сияния. Зеленые сполохи трепетали, словно полощущие знамена, переплетались, угасая и разгораясь вновь.

«Надо же…» — усмехнулся старлей.

Когда его направили на Северный флот, то все тревоги крутились вокруг летних «белых ночей». Ох, и намучился же он с ними в Питере! И окна занавешивал, и глаза завязывал, а все равно — увидит гадский организм светлую щелочку, и мобилизуется…

Но Север живо вправил мозги. Оказалось, что истинное испытание приходится не на лето, а на зиму, и зовется полярной ночью. Круглые сутки — темнота, солнце вообще не показывается. Днем только облегчение, да и то на какие-то часы — полыхнет небо закатными красками, и снова утухнет. Самое же гадское ощущение — вечная сонливость. Путается гадский организм. Раз темно, надо спать! И не докажешь ему, что на часах полдень. За окнами мрак? Значит, полночь! Марш в кровать — и отбой!

Спасибо Настеньке, не давала спать… Гирин мягко улыбнулся — в памяти, как торопливо прокрученный фильм, замелькали годы учебы и службы.

Стать курсантом оказалось очень непросто — пять человек на место! Абитуру разделили на восемь потоков. Иван, как