Но беспрепятственно проскочить через дамбу удалось лишь головной группе, затем ударили немецкие пулеметы и минометы.

Рядовой музыкантского взвода М.П. Гуревич: «Мы все-таки прорвались вначале через ворота, а затем и через дамбу. Бежали врассыпную, чтобы меньше была поражаемость. Преодолеть плотину оказалось очень трудно. На самом верху ее лежали огромные камни. Люди то и дело падали и, поскользнувшись, скатывались вниз…

Огонь с противоположного берега стал настолько сильным, что мы вынуждены были взять влево и залечь в болоте. Спустя некоторое время по цепи передали, что фашисты обходят нас с правого фланга. По команде мы начали отходить к плотине.

Вот здесь-то опять многие полегли, так как немцы были очень хорошо замаскированы и вели сильный огонь. У Тереспольских ворот нас тоже встретил поток раскаленного свинца из боковых помещений башни, а в спину неслись выстрелы с островка. Отстреливаясь, добрались до ворот, а оттуда вернулись опять в подвал.

Итак, прорыв закончился неудачей. Вернулось всего лишь несколько человек».

Лейтенант А.Л. Петлицкий: «Миновав Тереспольскую башню, прошли около моста по камням, перекрывающим русло реки, и стали продвигаться дальше. Однако с левой стороны у нас оказалась немецкая засада. Развернувшись, наша группа приняла бой, стараясь сблизиться для рукопашной схватки. От начавшегося артиллерийского обстрела группа понесла исключительно большие потери.

Оставшиеся в живых уходили, кто как мог.

Я и несколько бойцов стали пробираться влево к реке, но там нас обстреляли. Тогда мы переползли вправо к насыпи, на которой, помню, стояла разбитая легковая машина, затем перебежали к бревенчатому строению, что виднелось позади насыпи; хотели залезть в сарай, но он оказался крепко заколоченным. Не теряя времени, я переполз к плотине, глотнул воды и бросился бежать. Видел, как ложились около меня рядки пуль, но всем уже удалось скрыться за стеной электростанции, а потом уйти в подвалы 333-го полка».

До Южного острова добрались 13 человек, но и они попали в плен. Лейтенант А.Е. Потапов пропал без вести, старший лейтенант Н.Г. Семенов был убит у Холмских ворот. Прикрывая атаку, погиб лейтенант А.М. Кижеватов. Во время артобстрела тяжелую контузию получил лейтенант A.C. Санин. В подвалах 333-го полка почти не осталось защитников: «Там находились раненые, которые не могли идти на прорыв. Они подползали к огневым рубежам и вели огонь, зачастую тут же, на месте, умирая от потери крови и жажды».

Комиссар Фомин тоже решился на прорыв.

Предварительно перестреляли взятых в плен солдат противника. «Несколько немцев, — пишет военфельдшер 84-го стрелкового полка И.Г. Бондарь, — были захвачены нашими бойцами и приведены в расположение обороны. Допросили. Деваться с ними было некуда… Потом, уже мертвых, их занесли в небольшую кладовую, расположенную возле лестницы на первом этаже». Н.С. Гутыря вспоминает: «Тов. Фомин поручил мне выбить гитлеровцев из здания офицерской столовой, расположенной внутри крепости. Я это приказание с группой бойцов выполнил и взял в плен трех гитлеровцев (высоких молодых арийцев), двоих из которых по доставке в помещение, где мы были расположены, я лично расстрелял». По свидетельству курсанта полковой школы Г.Ф. Остапца, одного ефрейтора все-таки отпустили: «Не помню, какого числа, нами был захвачен один гитлеровец. Мы хотели его убить, а старшина Меер не дал. Он нарисовал несколько карикатур Гитлера со свиным рылом и прочее, сделал подписи на немецком языке, оклеил немца почти всего и отправил туда, откуда пришел. Это был наш ответ на их листовки и радиотрансляцию, которые призывали нас к сдаче в плен».

Сколько было расстреляно пленных, неясно. Старший сержант И.И. Долотов писал, что при освобождении столовой была захвачена «группа немцев в количестве 9–11 человек», лейтенант С.А. Коньков утверждал, что при обороне казармы инженерного полка «были пленены еще 13 немцев».

Перед атакой, которая должна была начаться в полночь, уничтожили документы и спрятали знамя полка. Выходить решили в сторону Кобринских ворот. Как вспоминает старшина B.C. Солозобов:

«Вид у Фомина был страшно усталый, но в нем чувствовалась такая сила воли, такое участие к людям, что каждое его приказание выполнялось бойцами мгновенно. Готовилось что-то особенное. Каждый человек был напряжен до предела. К этому времени в трубах здания устроились снайперы, откуда им было удобно выбирать цели, а из амбразур и оконных проемов обоих этажей наши пулеметы вели огонь по укрепившимся на том берегу Мухавца немцам.

Через некоторое время, выждав момент, наша первая группа добровольцев пошла на прорыв. Часть людей направилась к мосту, а часть через реку. Обливаясь кровью, герои погибали от пуль врага. Лишь немногим удалось прорваться на другой берег.

Несмотря на неудачу, к штабу обороны стали приходить бойцы с просьбами о зачислении их в следующую группу».

Старшина А.И. Дурасов: «Картину этого боя очень тяжело описывать. Небольшой отрезок реки немцы осветили специальными парашютными ракетами, открыли сильнейший пулеметный огонь по плывущим бойцам. Большая часть из них так и не добралась до берега, погибнув в водах Мухавца. Об этом уже потом рассказали те, кому удалось вернуться назад. А вернувшихся было десяток, не больше».

Около двух часов ночи лейтенант В.И. Бытко повел к Северным воротам боевую группу 44-го стрелкового полка. Снова взлетели ракеты и ударили немецкие пулеметы. Снова неудача.

В эту же ночь, разбившись на две группы, предприняли попытку вывести из окружения бойцов 98-го артдивизиона лейтенанты Акимочкин и Нестерчук. Рядовой Н.И. Соколов попал в первую группу:

«Мы направились вдоль земляного вала на север, а группа Нестерчука — по дорожным кюветам к мосту.

Растянувшись редкой цепочкой, мы медленно двигались от куста к кусту, от воронки к воронке. То ползком, то замирали, прижавшись к земле, затаив дыхание. Преодолев метров 150, наткнулись на сваленное снарядами дерево, которое, к нашему счастью, пролегло над водяным рвом с одного берега на другой. Разводя по сторонам густые ветви кустарника, лейтенант достиг берега и спрятался в зарослях. Следующим стал перебираться по бревну Ширяев, за ним я. Дойдя почти до самого берега, Ширяев неожиданно поскользнулся и полетел вниз, в воду. Затрещали ломавшиеся под тяжестью его тела сучья, раздался всплеск; от боли он застонал. И сразу же в нескольких метрах от нас затарахтел вражеский автомат, забегали немецкие солдаты, а в воздухе запрыгали лучи прожекторов… Надо было уходить, тем более что время близилось к рассвету…

Через некоторое время вернулся раненый Нестерчук с группой. Бойцы едва передвигались от усталости. Из группы Нестерчука вернулся только он да еще четыре раненых бойца».

Потери гарнизона 23 июня были огромны, притом что немцы, наоборот, не понесли существенного ущерба.

«После прорыва людей заметно поубавилось, — вспоминает И.И. Долотов. — В коридорах появлялись только отдельные пробегающие красноармейцы. Все были у окон, заваленных разломанной мебелью и матрасами почти доверху. Снизу под матрасами подложены были кирпичи, которые представляли собой своеобразные бойницы, позволяющие все видеть и обстреливать впереди. С внешней стороны они скрывали все, что делается или перемещается в казармах. Иногда взрывом снаряда вышибало всю заделку из окна, внутри начинался пожар, но это было уже незначащим пустяком среди окружающих событий».