– Приветствую, мой юный друг, – пророкотал майор.

Сесили подошла к его шезлонгу и уселась на песке.

Каждый день они перебрасывались словцом. Отец подчеркнул, что майор заслуживает особого внимания, поскольку в клубе он состоит без малого полвека.

– Здравствуйте, майор. С Днем независимости!

Майор Кроули частенько вспоминал деда Сесили, рассказывал о нем много и охотно. Иногда ей доводилось услышать о славных днях службы в кавалерии, когда майор скакал по лесам, выслеживая беглых нацистов.

– Когда твой дедушка, Большой Билл Эллиот – мы все его называли Большим Биллом – покупал этот пляж, он попросил моего совета. И знаешь, что я ему сказал?

– Подарочные полотенца, – ответила Сесили.

– Так точно. И знаешь почему?

– Именно мелочи позволяют заведению выгодно выделяться среди им подобных.

– Однажды здесь все станет твоим и тебе придется самой следить за тем, чтобы бизнес шел отлично. Возможно, меня не окажется рядом и некому будет прикрыть твой тыл.

Подобные слова Сесили слышала уже раз сорок. Ей хотелось честно признаться, что она не горит желанием заниматься «Пляжным клубом», что ее давно манят далекие голоса. Иные страны, иные народы.

– Расскажите мне про Германию.

– Про Германию? – спросил майор. – Ты хочешь узнать, как я выслеживал в горах фашистов на верном скакуне? Его звали Либхен. Хороший был конь. Жеребец. Мы предпочитали жеребцов – они не такие пугливые. А страху там довелось натерпеться.

– Нацисты – жестокие убийцы, – проронила Сесили.

– Один из них приставил дуло к моей голове, – вспоминал майор. – Я уж подумал, ну все, конец. Восемнадцать годков мне было. Знаешь, о чем я больше всего тосковал в тот миг?

– О миссис Кроули?

Пилотские очки майора сползли на кончик носа.

– Нет, ее тогда не было. Она появилась позже.

– О родителях?

– Не-а.

Он ткнул пальцем в дужку.

– Я думал про пиво и сигареты. У меня на ту пору только и было в жизни: пиво да сигареты. Мне хотелось курить «Лаки» и пить «Миллер». Стало так грустно, что вот он, мой неизрасходованный потенциал – сколько я мог бы выпить и выкурить в жизни – сейчас рухнет лицом в грязь, продырявленный вражеской пулей.

– И что потом?

– Этот слизняк держал пистолет у моего виска, я чувствовал его запах. Вонял он как свинья. Я стоял на коленях, и глаза мои были на уровне его промежности. И вдруг вижу, по штанам его растекается лужа. Обмочился, вонючка такая, от страха в штаны наделал. Я вышиб у него пистолет, он – деру. Потом, правда, наши отловили его и пристрели как собаку. – Майор Кроули снял очки и улегся в шезлонг. – Я вот думаю, а может, он был неплохим парнем. Не больно-то мы тогда разбирались, убили – и дело с концом… – В голосе майора проснулись низкие рокочущие нотки. – Сегодня, Четвертого июля, имею честь сообщить, дитя, что на этой земле тебе больше ничто не угрожает. Нет больше никаких фашистов.

Старый ветеран уронил голову на грудь и задремал. Сесили взяла пляжное полотенце и прикрыла его ноги от палящего солнца.

Сесили пробиралась дальше меж зонтиков по первому ряду. Миссис Минелла, семейство Папале, чета Хейс, единственная чернокожая пара из всех членов клуба… Вдруг ее кто-то позвал.

– Мисс! Мисс! – Какой-то человек под канареечным зонтиком подавал ей знаки. Сесили направилась к молодым людям, спешно выискивая их фамилию в списке. Кертайн? Кершнер? Как там их зовут? Мужчина уже начал лысеть. На его макушке наметилась плешь, которую с лихвой компенсировала безупречно подстриженная эспаньолка. Голову спутницы венчала копна огненно-рыжих волос – почти того же оттенка, что и у Сесили, однако, в отличие от молодой наследницы, чья кожа еще как-то принимала загар, эта женщина была усыпана миллиардом веснушек.

Сесили улыбнулась:

– Привет! Чем могу помочь?

– У нас тут возник небольшой спор, – сказал мужчина.

– Дуглас! – воскликнула дама. В недовольстве она сложила руки на груди, прикрыв ими безупречный верх купальника от «Шанель».

Дуглас и Мери-Бет Кершнер. Наконец Сесили отыскала их фамилию в списке.

– Понимаете ли, моя жена – человек широкой души, – начал Дуглас Кершнер. – Благотворительность для нее превыше всего.

– Дуглас, – прервала его миссис Кершнер.

– С благословения церкви она разбила сад, где выращивает всякую всячину для бедняков, чтобы обездоленные граждане Гротона, штат Коннектикут, могли полакомиться, например, свежей зеленью, – продолжал Дуглас Кершнер.

В уголках рта миссис Кершнер пролегли горестные морщинки.

– Я не знала, что в Гротоне есть бедняки, – удивилась Сесили.

– Бедность есть везде, – заметила миссис Кершнер.

– И теперь, ценой ее немалых усилий, бедняки Гротона могут вдоволь насладиться изысканным вкусом рукколы, салатного цикория и эстрагона, – подытожил мистер Кершнер. – Эстрагон для бедноты! – воскликнул он, патетически воздев к небу руки (и обнажив взору кустистые подмышки).

– Дуглас! – воскликнула миссис Кершнер.

– А почему бы не посадить кукурузу? – невинно поинтересовалась Сесили. – Или помидоры?

– Или хотя бы картошку, – добавил мистер Кершнер. – Что-нибудь существенное.

Миссис Кершнер шмыгнула. Из-под черных очков в форме кошачьих глаз потекли настоящие слезы.

– Ты меня совсем не уважаешь, Дуглас, – всхлипнула она. – Высмеиваешь все, что я делаю. И еще втягиваешь в это посторонних, чтобы и они всласть побросали в меня камнями.

Сесили попятилась. У нее и в мыслях не было бросать камни и губить на корню добрые начинания. Овощи для бедняков – отличная мысль. Она и сама подумывала завести огородик и выращивать там томаты и кукурузу, а еще лоснящиеся сочные перцы. Ей грезилось, как она будет ходить по домам в бедняцком квартале и раздавать продукты одиноким матерям, которые работают таксистками или стоят за прилавком в «Стоп энд шоп». Интересно, что подумал бы об этом отец?… Сесили тихонько отошла в сторону, не отказав себе в искушении напоследок оглянуться. Миссис Кершнер собирала в сумку вещи, намереваясь покинуть пляж, а ее муж беспрестанно о чем-то говорил, то и дело указывая рукой на бескрайний океан.

У самой границы с общественным пляжем Сесили наткнулась на Марибель. Та спала, уткнувшись лицом вниз и развязав лямки купальника. Светлые волосы были собраны в неопрятный пучок, спина стала бурой от загара и лоснилась от масла. Сесили тихо присела рядом с ее полотенцем и посмотрела влево – туда, где ровными рядами, точно колонны, высились пляжные зонтики. Этакая полоса препятствий, которую надо было преодолеть, чтобы достигнуть тихой гавани, укромного уголка, где расположилась Марибель. Рядом с ней Сесили могла быть самой собой и говорить о любви.