Но по дороге сворачиваю в другой коридор и вхожу в мастерскую, подаренную Арсеном. Она очень похожа на нашу с папой, я тогда так была благодарна Арсену, что чуть не бросилась ему на шею. С поцелуями. Теперь даже рада, что не бросилась, кто знает, чем бы это закончилось?

Спать не хочется, усаживаюсь перед ящиком с книгами, сверху сложены мои кукла и заяц. Беру в руки обоих, ладони покалывает от тепла, который идет от них — уверена, что это папа так разговаривает со мной. Я даже целую каждую игрушку по очереди, потом усаживаю их в кресло, а сама перебираю книги.

Я разобрала только один ящик, торопиться мне некуда, а при Кристине делать этого не хотелось. Мне нравится доставать и раскладывать папины вещи в тишине, тогда воспоминания окутывают мягким облаком, а не рассекают на части, как в случае с Арсеном.

Мне немного неловко перед Кристинкой — я далеко не тот случай, с которого стоит брать пример. Сапожник без сапог, и не мне поучать ее, как правильно вести себя с мужчинами. С моим-то опытом! Но с другой, стороны, пусть лучше воодушевленно собирает чемоданы и строит планы, чем рыдает в подушку от несчастной любви.

Недоуменно верчу в руках старую шкатулку. Я хорошо помню, что в ней сломался поворотный механизм, и папа собирался ее выбросить. Но не выбросил, а пошкурил и даже покрыл лаком. Сейчас шкатулка плотно закрыта, и я скорее наощупь начинаю вспоминать порядок, в котором мы ее открывали.

В середине пальцами прощупывается элемент, при нажатии которого выдвигается планка. Теперь то же самое с другой стороны. Сдвигаю обе планки и прокручиваю нижнее отделение — шкатулка с двойным дном.

Сама удивляюсь, как руки помнят, действуют механически. Крутят, вращают, надавливают. Наконец, крышка сдвигается, и внутри ожидаемо ничего нет. А что там может быть? Снова прокручиваю нижнее отделение и нажимаю на правый угол.

Отделение выдвигается, там лежит сложенный лист. Руки начинают мелко дрожать, сердце колотится. Пытаюсь унять его и успокоиться, а сама уже вижу почерк отца, и от первых строк сбивается дыхание.

«Моя любимая девочка, если ты читаешь это письмо, значит меня нет с тобой рядом…» — и дальше ничего не вижу из-за застилающих глаза слез.

***

Ночью я почти не спала. Приходила в себя после письма папы, обдумывала его слова. И понемногу понимала, что он абсолютно прав. В любом случае это его последняя воля, у меня и в мыслях нет ослушаться, и все же…

Хорошо, что уже все позади — операция Януша, его лечение, расходы на которое полностью взял на себя Арсен. Кто знает, какое бы решение я приняла, найдя это письмо раньше.

К завтраку выхожу невыспавшаяся и измученная, Кристинка выглядит не лучше — молчаливая и осунувшаяся. Наверное, тоже прорыдала полночи, как и я, только она от несчастной любви, а я из-за папы. Арсен обеспокоенно поглядывает на нас, и, наконец, не выдерживает.

— Я могу узнать, что случилось? Сидите как два привидения. Надутые, с красными глазами и без настроения.

Мы молчим, избегая смотреть ему в глаза. Арсен еще немного ждет, а потом выдает сердито:

— Все. Больше никаких эротических фильмов на ночь. Мультики и спать.

Мы переглядываемся и смеемся, Арсен тоже, глядя на нас, перестает хмуриться.

— Я сегодня уезжаю, Арсен Павлович, — отсмеявшись, говорит Кристина, — можно попросить, чтобы меня отвезли в город?

— Уезжаешь? — Арсен выглядит заметно расстроенным. — Тебе у нас не понравилось?

Я ахаю про себя от этого «у нас», а Кристина невозмутимо отламывает от булочки кусочек и отправляет в рот.

— Мне очень жаль, Кристинка, — тем временем продолжает Арсен, чуть наклонившись вперед, — Агате с тобой веселее, у меня сейчас слишком загруженные дни. Тебя кто-то обидел? Ты только скажи, я…

— Нет-нет, все в порядке, Арсен Павлович, правда, мне в самом деле пора, завтра съемки, я немного отдохнула, надо возвращаться к работе. У вас здесь просто замечательно, а Агата чудесная, вам с ней очень повезло, — она улыбается, и я снова ахаю, увидев лицо Арсена.

— Она чудесная, это правда, — говорит он и смотрит на меня теплым взглядом, которым обволакивает, будто облаком, я в нем буквально тону. Цепляюсь за краешек стола, чтобы хоть как-то удержаться в реальности, а Арсен решает добить. — Жаль, что порой надо потерять, чтобы понять, что ты потерял.

— Вот поэтому я и уезжаю, — тихо говорит Кристина. — Только, Арсен Павлович, можно, чтобы меня отвозил не Алексей?

Мы прощаемся на пороге, Кристинка крепко меня обнимает, у нас у обеих в глазах слезы. Арсен прав, мне с ней было веселее, но и делать ее заложницей моего заточения тоже нельзя.

Договариваемся переписываться и держать друг друга в курсе новостей. Кристина садится в машину, Алексей подходит к передней дверце.

— Мы поедем позже, Леша, — говорит Арсен, сцепив руки за спиной, — Кристину отвезет Дима.

Криська машет нам рукой, на Алексея не смотрит. И, наверное, это мое воображение додумывает, что тот слишком долго смотрит вслед отъезжающему автомобилю.

***

Вечером я хочу раньше лечь спать — днем выспаться не получилось, разбирала ящики в мастерской, пробовала восстановить все свои связи в мессенджерах и так увлеклась, что напрочь забыла про сон. Но к вечеру тело напомнило об усталости, и за ужином я в полном смысле слова клевала носом.

Арсен тоже выглядел уставшим, ужин прошел в молчании, и затем я сразу ушла к себе, а Арсен отправился гулять с собакой. Я тоже захотела подышать воздухом, и теперь сижу на балконе, глядя как Баскервиль носится по лужайке с палкой в зубах. Я уже начинаю к нему привыкать, и он все больше кажется мне похожим на обычную собаку, а не на ужас Гримпенской трясины.

Шерик на балкон выходить побоялся, он смотрит на Баскервиля, сидя перед открытой балконной дверью. Я вспоминаю, как он прятался у Баса в будке, хотя назвать будкой просторное помещение с обычной дверью, в которой прорезано отверстие для пса, не совсем правильно. Арсен тогда не мог поймать его, кот бегал от него по всей будке и шипел. Арсен накрыл его полотенцем, и он еще под полотенцем шипел. Надо было видеть оскорбленную физиономию Баскервиля! Это было его полотенце, как сказал мне Арсен, отдавая шипящего и царапающегося шкодника.

Пес и его хозяин уходят с лужайки, и я возвращаюсь в комнату. Раздеваюсь, остаюсь в одном белье и рассматриваю себя в зеркале. Уже три месяца беременности, двенадцать недель, и у меня немного выступает живот.

Совсем немного, но его уже видно. Небольшая выпуклость внизу, я глажу ее рукой и улыбаюсь. Мой сын уже такой большой, его видно! Снимаю бюстгальтер и иду в ванную, и вдруг слышу странный звук, как будто стрекочет огромный кузнечик.

Открываю дверь душевого ограждения и вижу в углу большое черное пятно. Снизу раздается шипение — это Шерик смотрит на пятно и шипит, изогнув спину и распушив хвост. Снова странный стрекот, а потом пятно начинает шевелиться, и я от страха начинаю кричать как ненормальная.