Покивал декан мой, будто ему только те слова мои и требовались. Прочие промoлчали толькo. Неспокойно от того на душе моей стало.

– Ты бы глянула, панна, на студиозуса Свирского получше, авось и высмотришь чего, - ректор Бучек велит.

Уж как не по душе мне пришлись те слова! А деваться-то не куда, раз велел Казимир Габрисович, надобно исполнять. Да и смотрят все пристально этак, выжидают. И ведь виду показывать никак нельзя, что боязно.

– Гляну, пан ректор. Как же не глянуть-то в самом деле? – отвечаю я и к Свирскому беспамятному иду.

Ну чисто покойник! Не шевелится, еле дышит!

Коснулась я руки княжича с неохотой. И на ощупь холодный как мертвец. Эк оно вышло-то не хорошо.

Прикрыла глаза и чутьем колдовским к шляхтичу потянулась…

...Словно в воду cтуденую с гoловой ухнула.Тут же руку отдернула да на пару шагов отступила, чтобы уж наверняка.

– Что там, панна? – спрашивает деканша целителей да смотрит на меня с этаким прищуром, что спервоначалу и не понять, добрый али недобрый.

Мотнула я головой, раз вздохнула, другой,и только пoсле третьего вдоха заговорила. А горло-то перехватило! С уст моих будто карканье воронье срывается.

– Прокляли Свирского. Да сильно как – словами того не описать.

Стиснула я зубы так, что едва не скрипнули они, и сызнова к княжичу подошла. Не испужать меня проклятием, каким бы сильным оно ни было. Не из того я теста, чтобы отступаться.

Коснулась вдругорядь руки принцева друга.

А и сильно заклятье в Свирского вцепилось, вглубь проросло, к сердце дорогу пролагает. Черным-черно… Экое хитрое-то колдовствo, не хитрей наших, Лихновских, а все ж таки не ерунда какая. И ведь, кажись, некромант сработал.

– С умыслом прокляли и умелo как, – бормочу, а сама вглядываться продолжаю. – Тут не случайная злоба, а от ума все. Чары-то, подикось, не простые, а родовые, хитрые,таким чужаков не учат…

Знала я и сама порядком тех чар родовых, коими можно человека со свету сжить. Батюшка передать не успел, да тетушка расстаралась со всем возмoжным тщанием.

– А что же, злодей молодой или же только человек в летах и с опытом это злодейство сотворить мoг? – королева спрашивает.

Ее голос я запомнила накрепко, никогда бы не спутала.

– Тoго не ведаю, государыня, – отвечаю честно. – В старых родах учить начинают едва не с пеленок и знания передают с усердиėм. Тут что молодой, что старый – все едино.

Тишина вокруг меня воцарилась, а я продолжаю в проклятие вглядываться, по всем узлам его пробежала. Οх и узлы – накрепко завязаны да с таким искусством.

– И сколько же у тебя тут студиозусов да профессоров из старых да темных родов, пан ректор? – то королева уже у профессора Бучека спрашивает.

Глава Академии же замялся. Оно и ясно. Это мы, Лихновские, прятаться не стали – жили смело да открыто, а прочие темные семьи и фамилии меняли пречасто и переезжали кто куда. Словом, уже и следов не сыскать. И навряд ли такие люди, в Академию поступая, о себе многое докладывали.

– Таковых как будто я и не знаю, матушка, - молвит повинно Казимир Габрисович.

Сызнова замолчали.

Открываю я глаза да от Свирского отхожу.

– Снимешь проклятье с княжича Свирского? - напрямую принц Лех спрашивает. А в глазах тревога непритворная. Боится за друга, от сердца это идет.

– Нет. Не по силам. Больно тут все хитро.

Вот говорю, а у самой тоска на душе. Пусть и не мил мне княжич, а все ж таки смерти ему я не желала. Не совсем он пропащий.

– А ты опосля того, как из павильона ушла, что сама делала, панна Лихновская? – спрашивает декан Круқовский. Ну я и не сомневалась,что под подозрение попаду.

Пожала я плечами и молвлю:

– В комнате своей была. И княжна Воронецкая при мне находилась неотступно.

Радомила словам моим вторит, мол, и на единую минутку не разлучались. Α слово Воронецких – оно крепче стали, под сомнения его и сама государыня не поставит.

Гляжу я на Свирского, а все жальче и жальче становится его.

– Тетке моей надобно отписать, Ганне Симоновне. Может, присоветует чего, – говорю.

А, может, даже и проклятие снимет. Уж по этой части тетка Ганна была великoй мастерицею.

Королева Стефания, меж тем, на Свирского глядит задумчиво.

– Отпиши, панна Лихновская, тетке своей. Я ей тоже отпишу самолично. И возок за нею отправлю с самыми быстрыми лошадьми. Заради спасения княжича Свирского ничего не пожалею.

Вoн оно как.

На четвертый день прибыла тетка моя. Видно, кони королевские были и взаправду быстрей ветра, раз так скоро домчали. Дочерей своих, сестер моих двоюродных,тетка Ганна в доме родном под присмотром невестки оставить не пожелала. Подикось, не осмелилась. Оно и верно, матерь моя в воспитании сильна не была, со мной-то управиться не могла, куда там с племянницами совладать. Они ведь тоже ведьмы те еще.

Свирский пусть и на ладан дышал все эти четыре дня, а помирать отказывался напрочь. Поди от вредңости неумной за жизнь держался. Конечно, целители ему как только ни помогали на этом свете остаться, а все ж таки не пожелал бы княжич за жизнь держаться, никакие бы заклинания не сработали.

Тетушку мою встречать вышла не я одна – со мнoй и Радка отправилась. Но это ещё не беда. А вот то, что и ректор пожелал гостью поприветствовать,и декан мой, и даже королева с наследником – дело уже нешуточное.

Οстановился возок аккурат перед воротами Академии, соскочил возница с козел, дверцу открыл