— Когда приказ об аресте будет готов, подготовьте другой: все работы по восстановлению аббатств должны быть прекращены. Камень в каменоломнях не добывать. Быков для перевозки не давать. Дорог не чинить. На ближайший сезон — никаких работ. Пусть Форши и прочие предатели увидят, что бывает за лишние слова.

Он остановился, прислушиваясь к сказанному.

— За лишние слова заплатит голова. Слова — голова. М-да.

Усмехнувшись про себя, он повернулся к советникам и навис над ними, опираясь руками о стол.

— Кто-нибудь еще хочет что-нибудь сказать?

В комнате воцарилась тревожная тишина.

— Прекрасно, — пренебрежительно бросил отец и повернулся к Майе. Гнев в его глазах уже остывал.

— Ну что, милая, хочешь съездить в Муирвуд, покуда дороги не перекрыли?

— Хочу. — Это был голос Майи. Это были ее губы. Она чувствовала себя так, словно увидела необычайно яркий сон, а затем проснулась, и увиденное растаяло, как туман, как патока в чае. Она уснула в королевской палатке. Воспоминания путались и мешались у нее в голове. На краю сознания она все еще смотрела на отца и отвечала на его вопрос, но уже начинала понимать, что воспоминание ее обмануло. Отец никогда не спрашивал ее, хочет ли она побывать в Муирвуде. Он никогда не предлагал ей ничего подобного. Образ отца растаял, и Майя увидела совсем другого человека в черной рясе ордена Дохту-Мондар. Человек смотрел в ее сторону, но не на нее, а на кого-то рядом с нею.

— О великолепнейший принц, — спросил мужчина по-дагомейски и очень официальным тоном, — по своей ли воле вы вступаете в брак, о котором условились ваш покойный отец и король Комороса и который был одобрен орденом Дохту-Мондар? Берете ли вы присутствующую здесь принцессу Марсиану в законные жены?

— Да, — ответил Кольер.

Сон туманил ей мозг, никак не желал рассеиваться. Краем сознания Майя сознавала, что она перед деревянным алтарем, установленным прямо в королевском шатре, у жаровни. На алтаре стоял яр-камень с лицом выщербленным, изрезанным, размозженным молотами, но все еще хранившим свои черты. От яр-камня исходила сила. Майя стояла на коленях, и руки ее покоились на алтаре, рядом с руками Кольера. Медленно Майя повернула тяжелую, как валун, голову и увидела профиль Кольера. Синие глаза в упор смотрели на дохту-мондарца.

— Я свидетельствую ваше согласие. Да укрепит ваше согласие Исток, да одарит он вас многими дарами. Что было соединено пред алтарем, то человек да не разрушит.

— Пока смерть не разлучит нас.

— И даже после, — чуть улыбнулся дохту-мондарец. — Ваше величество, согласно нашей традиции, после принесения клятвы муж целует жену.

— Благодарю за совет, Тревор, — ухмыльнулся Кольер. — С этим я повременю.

Вскочив на ноги, он схватил Майю за руку и помог ей подняться. Ноги у девушки дрожали, и ей пришлось опереться о деревянный алтарь, чтобы не упасть.

— Милорд брат, благодарю тебя за то, что ты согласился быть нашим свидетелем. И вас благодарю, граф Аашо. Это что там, птицы запели? Неужели уже рассвело?

Голова у Майи кружилась как детский волчок; девушке показалось, что она вот-вот упадет на колени и ее стошнит. Шатер летел по кругу все быстрее.

— Твоя жена побледнела, братец.

— Позвольте вам помочь, госпожа моя, — с этими словами Кольер подхватил ее под руку и подвел к складному креслу, на котором раньше восседал сам. Куда делась ночь? Майя готова была поклясться, что она спала буквально несколько мгновений и уж точно бодрствовала весь вечер. Отчего же она ничего не помнит? Как будто ураган пронесся у нее в сознании, взметнув воспоминания, словно груду опавших листьев. А ведь Майя надеялась потянуть с замужеством, пообещав королю пойти под венец после того, как завершит свою миссию.

— Сеньор, я должен вас покинуть. Лагерь пробуждается, и отряды готовятся выступать.

— Благодарю вас, граф. Я присоединюсь к вам позже, а покуда хочу побыть немного с женой.

Послышались смешки. Сердце Майи сжалось от страха. Она обвела взглядом шатер. Свидетели брачной церемонии один за другим выходили, раздвигая полотнища входа, и Майя поняла, что утратила всякую связь с реальностью, ибо заметила этих людей лишь теперь. В бледном свете зари шатер выглядел иначе — грубая ткань, никакого волшебства. В жаровне дотлевала последняя пригоршня угля, а от еды на подносе остались одни крошки.

Отчего она ничего не помнит? Последним ее воспоминанием была медвежья шкура — они сидели на шкуре, а потом король пожелал увидеть… что? Ее плечо. Он хотел узнать, несет ли оно клеймо хэтары. Все, что было дальше, рассыпалось осколками, которые кружились и сталкивались в памяти.

Тут сквозь пелену пробилось еще одно воспоминание. Клеймо в виде двух змей.

Она вспомнила.

Ужас окатил ее с головы до ног. О рука Идумеи, что она натворила? На плече у нее метка хэтары, но откуда? Отчего она не видела эту метку раньше? Клеймо было глубоким, не спрячешь, и все же Майя не помнила, как и когда оно появилось. Отчаянно стремясь вспомнить, она стала шаг за шагом перебирать свое путешествие. Ничего особенного, только…

После ухода из утраченного аббатства сны ее приобрели особенную четкость. Майя полагала, что такова воля Истока, что он ночь за ночью оживляет в ее памяти прошлое, дабы воспоминания эти каким-то образом помогли ей в пути. Но теперь ей пришло в голову совсем иное толкование. Вот уже много дней по ночам она не была собой.

«О нет, — в отчаянии подумала Майя. — Что я натворила!»

Неужели после того, что произошло в утраченном аббатстве, по ночам ее телом стал завладевать кто-то из Бесчисленных? Неужели она, повинуясь его воле, бездумно вернулась к яр-камню хэтары и получила клеймо? А ведь после черного озера она и впрямь некоторое время лежала без сознания. Должно быть, тогда это и произошло.

— У меня нет при себе кольца. Прости, — сказал Кольер. — Впрочем, если по справедливости, то мой отец тебе его прислал еще тогда. Помнишь?

Мысли Майи путались, разбегались, на миг собирались воедино и разбегались снова. Она дрожала как в лихорадке и лишь надеялась, что ее не стошнит.

— Серебряное, — прошептала она, изо всех сил удерживая в себе страх. — С большим бриллиантом.

Он улыбнулся.

— Точно. Теперь оно тебе будет маловато. Разве что на мизинчик.

Он взял ее руку в ладонь и большим пальцем погладил мизинец.

— Сам я при этом, конечно, не присутствовал — за малолетством. От обеих сторон явились послы — канцлер Валравен и Альдермастон Боннивет, — и отцы наши тоже, конечно, присутствовали. Боннивет рассказывал, что, когда он вручил тебе кольцо, ты его спросила: «Ты дагомейский принц? Можно, я тебя поцелую?» В сложившейся ситуации это звучит особенно иронично, не так ли?