это место назначали только немцев). Уступки были невелики, но в России увидели в этом желание расположить в свою пользу поляков на случай войны с Россией, и это заставило ее еще с большей подозрительностью относиться к Германии. Боязнь Германии и была одной из причин, побудивших Рое-сию как раз в это время, в канцлерство Каприви, заключить тесный союз с Францией.

Отдалившись от России, Каприви в то же время стремился к сближению с Англией. Сам Вильгельм в это время находил нужным дружить с Англией, очевидно, из боязни войны с восточной соседкой Германии — Россией. В своих речах этого времени он любил вспоминать о былом братстве английского и немецкого оружия на поле сражения при Ватерлоо. А в одной речи он прямо заявил, что и в будущем немцам на суше, а англичанам на море предстоит защищать мир в Европе. Против кого? Не могло быть сомнений, что возможной нарушительницей мира император считал одну Россию, правительство которой, по его мнению, было преисполнено панславистскими мечтаниями о господстве на Балканском полуострове. Каприви всеми силами старался со своей стороны поддерживать дружелюбное отношение императора к Англии. Он был ярым противником колониального расширения Германии и находил страсть к колониям пагубной для нее. Даже Бисмарк, по его мнению, становился на очень опасный путь, покровительствуя колониальным захватам частных торговых компаний. В самом начале царствования Вильгельма II колониальные владения Германии в Африке значительно расширились и под протекторат Германии попали новые земли (владения за Занзибарским берегом и территории Уганды). Но это расширение германских владений в Африке грозило поссорить Германию с Англией, уже давно прочно укрепившейся в Африке. Каприви решил повести дело так, чтобы у Англии не было никаких поводов для недовольства. 1 июля 1890 г. с Англией был заключен договор, по которому Германия уступала ей значительную часть своих африканских владений — Уганду, султанат Виту, Сомали и остров Занзибар. В то же время была урегулирована и германо-британская граница в Юго-Западной Англии (между германским Того и английской областью Золотого берега). Уступленные земли были значительны по своей протяженности, но слабо заселены, и их утрата не наносила удара по интересам Германии. Государственная власть выиграла зато в другом отношении: раньше захваченные в Африке земли находились только под охраной германского правительства, но в непосредственном владении у германских торговых компаний. Теперь туда были посланы правительственные губернаторы, и управление этими землями перешло в руки германского правительства. Из областей, состоящих под покровительством Германии (Schutzgebiete), они превратились в настоящие имперские колонии (Kronkolonien). Несмотря на урезку в пользу Англии, новые имперские колонии занимали территорию почти в миллион квадратных километров и были населены 7 миллионами жителей; в сравнении с уступленными в пользу Англии землями они были гораздо населеннее и имели гораздо большее хозяйственное значение. Германия получила и другое удовлетворение: в Северном море ей был уступлен остров Гельголавд, оккупированный Англией еще в наполеоновское время. В военное время этот остров становился базой для флота, и потому обладание им имело большое стратегическое значение.

Разрыв с консервативной Россией и сближение с парламентарной Англией в глазах немецкого общества имели то же значение, что и социальное законодательство и возвращение к системе торговых договоров: это был уклон влево от реакционных путей бисмарковской политики.

Таким образом, канцлерство Каприви приобретало вполне определенный либеральный характер. Либеральный курс, который принял Каприви, был в значительной степени результатом выборов 1890 г. в рейхстаг, принесших поражение правому крылу народного представительства. Как гибкий политик, Каприви не хотел править вопреки ясно выраженному народному настроению и стал искать себе совсем иных друзей, чем Бисмарк в последние годы своего правления. Он постарался привлечь к себе, с одной стороны, центр, число членов которого достигло в новом рейхстаге 106, а с другой — свободомыслящих, увеличивших свою парламентскую фракцию до 66 человек. К свободомыслящим примыкала немецкая народная партия (10 депутатов)[24], к центру — вельфы[25](11 депутатов) и поляки (16 депутатов). Свободомыслящих канцлер удовлетворил отказом от протекционной политики и полицейских приемов управления, центру он обещал уступки в школьном деле; мелкие национальные группы (вельфов, поляков и эльзасцев) он привлек к себе тем, что стал относиться с большим доверием к их германскому патриотизму.

Но между новыми союзниками канцлера не было спаянности и единства во взглядах. По многим вопросам они голосовали друг против друга, и канцлеру удавалось сохранять за собой большинство в рейхстаге только довольно искусственными парламентскими комбинациями и часто очень рискованными дипломатическими ходами. В конце концов, лавируя между партиями и отыскивая компромиссные пути, Каприви запутался в противоречиях и попал в конфликт как раз с теми, на кого первоначально опирался. Особенно резко обнаружились как противоречивость самой политики канцлера, так и невозможность сохранить в согласии те парламентские и общественные круги, на которые он хотел опереться в вопросе о свободе воспитания и мысли. В этом вопросе позиции свободомыслящих и центра было совершенно невозможно примирить: в то время, как первых само название партии обязывало стоять на страже интересов свободного развития личности, второй хотел отдать всю культурную жизнь страны под опеку духовенства. Каприви, нуждаясь в поддержке центра, не нашел для себя возможным бороться с притязаниями духовенства. В начале 1892 г. министра культов, граф фон Зедлиц Трюцшлер внес в прусский ландтаг законопроект относительно школьного преподавания. Им предполагалось, во-первых, разделить народные школы по принципу вероисповеданий. На будущее время смешанные школы не должны были более открываться. Если в какой-либо из школ число иноверных детей превысило бы 60, то для них должна была открываться особая школа. Уже этим делением школ по вероисповеданиям подчеркивалось то значение, какое в школах должно было иметь преподавание религии. Во-вторых, духовенству и церковным обществам отводилось огромное влияние на преподавание. В законопроекте говорилось: «Религиозным преподаванием в народной школе руководят соответственные религиозные общества… Духовное лицо или преподаватель религии, уполномоченные религиозными обществами для руководства религиозным преподаванием, имеют право присутствовать при таковом, делать существенные замечания учителю по окончании преподавания и снабжать его соответственными указаниями». Для всех школ учреждались особые конфессиональные дирекции. Все это показывало, что правительство стремилось сделать из религии главный предмет в народной школе и, в сущности, отдать все школьное обучение под надзор духовенства, ибо во многих школах был всего один учитель, который преподавал и религию, и все остальные предметы; и духовный ревизор, делая замечания ему о преподавании религии, едва ли избежал бы искушения подчинить своему контролю и другие стороны преподавания. Поэтому не только свободомыслящие, но и национал-либералы встретили законопроект решительным осуждением. Вождь национал-либералов Беннигсен в своей речи 22 января выразительно