Мате Хари разрешили читать и курить, но и то, и другое она делала нечасто. Ее взяли под опеку две монахини – сестры Леонида и Мари. Она подружилась с ними, особенно с первой. Каждое утро в пять часов сестра Леонида приносила ей кофе. А к утреннему кофе наша героиня привыкла с детства, так что теперь это была одна из немногих пока еще оставшихся у нее радостей жизни. Зато теперь осужденной запретили ежедневную прогулку во внутреннем дворе тюрьмы, которая была дозволена до суда. Напрасно она просила доктора Бизара похлопотать за нее перед тюремными властями. Мата Хари писала ему: «Я не могу этого больше вынести. Мне нужны свежий воздух и движение. Это не помешает им убить меня, если они этого так хотят. Но не нужно так мучить меня и так жестоко изолировать. Это больше того, что я смогу вынести».

По свидетельству Леона Бизара, который вместе со своим ассистентом доктором Жаном Бралем видел Мату Хари в дни перед казнью почти ежедневно, ей никто не присылал ни цветов, ни конфет, вопреки утверждениям некоторых журналистов. Немногие письма, которые она получала через голландское посольство, теперь перлюстрировались службой главного обвинителя лейтенанта Морне. Как сообщил Клюне в посольство, отныне «без разрешения бюро военного прокурора подсудимой не могут передаваться никакие письма». Наконец-то поступившее письмо от Анны Линтьенс после тщательного просмотра было передано в тюрьму Мате Хари.

Только после вынесения приговора голландское правительство начало внимательно следить за процессом. 28 июля, через три дня после оглашения приговора, МИД Голландии дал указание посольству в Париже на случай, если кассационный суд подтвердит смертный приговор, предпринять все меры, чтобы хотя бы заменить смертный приговор тюремным заключением.

Кассационный суд приговор подтвердил, о чем адвокат Клюне 17 августа сообщил в голландское посольство. Теперь Мату Хари могли спасти от казни либо апелляционный суд, либо помилование президента республики. 31 августа в Париж поступила телеграмма из Гааги: «Если приговор Мате Хари останется без изменений, просим предпринять шаги для своевременной подачи президенту просьбы о помиловании».

2 сентября 1917 года Мата Хари написала большое письмо в голландское посольство:

Она чувствовала, что все ее бросили и предали.

Раз Мата Хари в этом письме еще не знает об отклонении кассационной жалобы, получается, что Клюне так и не сообщил до 2 сентября своей подзащитной, что ее жалоба отклонена еще 17 августа.

27 сентября состоялось заседание апелляционного суда. Оно заняло всего пятнадцать минут. Адвокат Жоффруа, представлявший суд, предложил отказать в пересмотре дела без дальнейшего обсуждения. В ответ адвокат Маты Хари мэтр Рейналь (вместо мэтра Бэльби, который изначально должен был ее представлять, как указывал мэтр Клюне) заявил: «Я видел дело. Мне нечего по нему сказать. Я оставляю решение на усмотрение суда». Фактически он не был заинтересован в судьбе своей подзащитной. Почему Бэльби, которому, очевидно, поручил это дело Клюне, был в последний момент заменен Рейналем, неизвестно до сих пор. Не исключено, что Клюне в тот момент вообще был болен и вынужден был перепоручить дело другим адвокатам. Рейналь лишь сообщил суду, что мэтр Клюне «настаивал на том», чтобы попросить об отсрочке заседания, и просил суд заслушать его самого. Оба ходатайства были отклонены, поскольку об отсрочке следовало просить тремя неделями раньше.

28 сентября из нидерландского посольства позвонили мэтру Клюне и выразили свою озабоченность тем, что должно было последовать, то есть приведением смертного приговора в исполнение. Клюне ответил, что до казни осталось две-три недели, а потому «еще вполне достаточно времени, чтобы подробно обсудить дело». 29 сентября он написал в посольство: «Отвечая на ваш запрос и ввиду интереса, который вы испытываете к судьбе своей соотечественницы, защита которой мне была поручена председателем нашей палаты без получения гонорара, я отсылаю вам сегодняшнее издание судебной газеты, где вы сможете найти решение апелляционного суда».

Некоторые авторы упрекают Клюне в пассивности на стадии рассмотрения кассационной и апелляционной жалоб по делу Маты Хари. Но, во-первых, весьма вероятно, что семидесятипятилетний мэтр в это время был болен, подхватив осеннюю простуду. Во-вторых, что еще важнее, он прекрасно понимал особенности военной юстиции и обстановку, сложившуюся во Франции в тот момент. Поэтому Клюне прекрасно сознавал, что шансы на смягчение приговора Мате Хари в кассационной и апелляционной инстанциях равны нулю. После того, как не удалось затянуть рассмотрение апелляционной жалобы, в надежде, что общественное мнение немного успокоится, Клюне все надежды возлагал на помилование Маты Хари президентом Французской Республики. И только на этой стадии могло вмешаться голландское правительство, подкрепив просьбу о помиловании своим обращением (такое обращение на более ранних стадиях было бы сочтено давлением на французскую судебную систему и тем более отклонено). По совету Клюне, оно так и сделало, но, к сожалению, спасти Мату Хари не удалось. Однако в этом нельзя винить Клюне. Как защитник, он сделал все, что мог, и свой долг выполнил.

Получив послание от Клюне, голландское правительство после заседания 29 сентября отправило следующую телеграмму за подписью министра иностранных дел Джона Лаудона в посольство в Париже: «Попросите пощады для лица, упомянутого в вашем № 2219».

Ни королева Вильгельмина, ни премьер-министр Нидерландов, которым в то время был Питер Корт ван дер Линден, вопреки распространенному мнению, о помиловании Маты Хари не просили. Уровень ходатайства ограничился министром иностранных дел. 1 октября посольство передало соответствующее обращение во французский МИД. Посол де Стюерс писал министру иностранных дел Франции Александру Рибо: