– Сероводородная Бомба, – поправила я дрожащим голосом. На что он намекает? Профессор что, хочет сдать меня милиции? Но ведь к преступлению причастна и его собственная дочь, которую, как я уже имела возможность убедиться, Аркадий Аркадьевич любил больше всего!

– В самом деле, Сероводородная Бомба, – кивнул хозяин дома. – Причем если в первом случае вы попались, что неудивительно, ибо это было ваше первое преступление, то второе убийство сошло вам с рук. Вам – и моей Зинаиде.

Вот в чем дело! Наверняка сейчас Аркадий Аркадьевич будет упрекать меня в том, что я втянула его дочку в криминальную историю. Неужели Зина не рассказывала ему, что представляла собой Куприянова?

– Да, вы отлично обставили смерть Сероводородной Бомбы. Зина бы ни за что не придумала такое. А вот вы… – Мужчина смолк и, сложив руки лодочкой, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, которые превратились в щелочки. – Вы – совсем другое дело. Вы учитесь на ошибках. Это может далеко не каждый. Более того, вы изобретательны и не боитесь риска. И в то же время готовы, если надо, применить грубую физическую силу. Я, к примеру, на подобное не способен. Поэтому восхищаюсь теми, кто в состоянии дать отпор!

Профессор уставился на меня своими выпуклыми бирюзовыми глазами, отчего мне сделалось не по себе.

– Еще я очень ценю, что вы первая завели речь о том, что вам нужна работа и что вам неудобно сидеть на чужой шее. Я, конечно, утрирую, ибо за то, что вы сделали для Зинаиды, чувствую себя обязанным обеспечить вам достойную жизнь на все последующие годы. Но вы сами хотите чего-то достичь, и это отрадно!

Я не понимала, к чему именно мужчина клонит. То хвалит меня, то перечисляет мои криминальные подвиги… Хотя последние, как я поняла, вызывали у него не столько негативную, сколько, как ни странно, позитивную реакцию.

– Только сами посудите, куда вам податься? Кто возьмет вас на работу? А если и возьмет, то на какую? Продавать пирожки? Или водку в ларьке? Торговать телом? Нет, такое не по вам!

С этим я была согласна – ни одним, ни вторым, ни тем более третьим я торговать не намеревалась.

– У каждого имеется свой талант. У меня, к примеру, невероятная склонность к точным наукам, а именно к высшей математике, предмету абстрактному, но, уверяю вас, на редкость занимательному. Наука – не особо денежное дело. По крайней мере, в нашей стране.

Аркадий Аркадьевич снова посмотрел на меня.

– У вас тоже имеется талант. Свой. А когда речь идет о таланте, самое важное – распознать его. И, думаю, в вас я его распознал, ведь в людях я разбираюсь неплохо, как, впрочем, и в цифрах.

Вместо ответа я только пожала плечами. К чему же все-таки ведет отец Зины? Никаких особенных талантов я за собой не замечала. И была даже уверена, что являюсь вполне обыкновенной, более того – заурядной особой.

Кажется, Аркадий Аркадьевич не удивился моей реакции. Он только отхлебнул зеленого чая и произнес:

– Ну, не скромничайте! Ведь, если на то уж пошло, на вашей совести жизнь двух людей. Того самого директора по кличке Автоген и Атомной… нет… прошу прощения, Сероводородной Бомбы.

Я начала путано оправдываться, объясняя, что не могла бросить на произвол судьбы своих подруг, Тоню и Зину. И что Автогена я вообще не убивала, тогда произошел несчастный случай, а я лишь помогла избавиться от его тела. И в случае с Куприяновой сложилась похожая ситуация, ведь вопрос стоял так – либо она нас, либо мы ее, вот я и выбрала второе.

– Это мне в вас и импонирует! – воскликнул профессор. – Вы готовы идти до последнего и сражаться до конца. Пусть и сильно рискуя собой. Однако вы неправильно меня поняли – я вовсе не осуждаю вас. Потому что и директор, и та самая Бомба заслуживали одного – смерти.

Последнюю фразу он произнес будничным тоном, без всякого смакования или, скажем, гадкой усмешечки. Так, будто вел речь о нормальных, повседневных вещах. Но кто знает, быть может, отправлять людей на тот свет для Аркадия Аркадьевича и есть нормальное и повторяющееся каждый день занятие? Правда, профессор не походил ни на сумасшедшего, ни на преступника.

– И, поверьте мне, нас окружает великое множество людей, без которых воздух на нашей планете был бы гораздо чище, – продолжал он так же буднично. – Однако избавиться ото всех не представляется ни возможным, ни желательным. Однако некоторые все-таки должны взять – и умереть. И в большинстве случаев им надо помочь.

– В чем – помочь? – спросила я, не совсем понимая, о чем речь. Или не желая понять.

Аркадий Аркадьевич с готовностью пояснил:

– Помочь умереть. И, как я уже понял, именно в этом и заключается ваш талант. Вы – прирожденная убийца.

Никто, думаю, не обрадуется такому комплименту. И моя реакция была совершенно естественная – я разинула рот и, неловко двинув рукой, расплескала чай на полированную поверхность стола.

Сначала я подумала, что отец Зины шутит, хотя он не походил на человека, который вообще имел представление, что такое шутка. Потом я решила обидеться, поднялась из-за стола и бросилась прочь. И уже была на пороге кабинета, твердо решив, что немедленно уйду из этого страшного дома, – без денег, без вещей, без долгих прощаний. Тем более что Зина была в Риме, а прощаться с ее папашей я не намеревалась.

Но до меня донесся спокойный голос Аркадия Аркадьевича:

– Прошу прощения, если вывел вас из равновесия, но, поверьте, я хотел сделать вам комплимент. Причем отмечу: комплименты я делаю не так уж часто.

Развернувшись, я позволила себе повысить голос. И наговорила профессору кучу глупостей и дерзостей. А под конец плюхнулась в кресло, понимая, что со мной случилась настоящая истерика.

А ведь он был прав! Именно это и спровоцировало мою реакцию. Ведь я сама время от времени думала о том, что тому или иному человеку лучше умереть. И такие мысли посещали меня часто. Наверняка так случается с каждым: любой способен мечтать о том, чтобы злобная учительница вдруг попала под трамвай, а хамоватый шеф свернул шею, поскользнувшись на банановой кожуре. Но я… Я мечтала о том, чтобы определенные люди умерли насильственной смертью, причем – от моей руки. И даже начинала разрабатывать тот или иной план.

Все же самое страшное было не это, а то, что в конце концов те самые определенные люди и умирали именно насильственной смертью. В том числе не без моего участия. Когда-то я ненавидела Автогена – и он умер. Потом возненавидела Сероводородную Бомбу – и она тоже умерла, хоть и с отсрочкой в несколько лет.

– Успокоились? – спросил Аркадий Аркадьевич и подал мне носовой платок. – Что ж, ваша столь бурная реакция на мои слова укрепляет меня в мысли, что я сделал правильный выбор.

– Но я-то не делала никакого выбора! – заявила я. – И вообще, чего вы от меня хотите? Зачем завели этот разговор?

Профессор подался вперед, и впервые в его бирюзовых глазах сверкнуло нечто, похожее на человеческие чувства.