– Отчего? – спросила в недоумении моя подруга. – Ничего ждать не надо!

– А что, душ имеется прямо здесь, в самолете? – спросила я изумленно.

Зина кивнула:

– Не только душ, но и ванная. Так что полежишь, понежишься! Ванна была первым, куда я помчалась, как только оказалась на воле. Вот взлетим, и отправляйся наслаждаться.

Самолет стартовал. Как только он взял курс на столицу, стюардесса с радушной улыбкой подала нам прохладительные напитки, а также предложила роскошный ужин. Впрочем, я от еды отказалась, так как уже успела перекусить в лимузине, да и не терпелось посмотреть, что же за ванная такая на борту самолета.

А она превзошла все мои самые смелые ожидания – треугольная, инкрустированная хрусталем, с позолоченной арматурой. Мне даже ничего делать не пришлось – стюардесса все сама приготовила и пригласила меня, когда ванна была уже наполнена теплой водой и покрыта сверху радужной пеной.

Погрузившись в нее, я внезапно разрыдалась. Уж сама не знаю, отчего. Видимо, сказывалось напряжение последних лет. Живут же люди! Понятно, что Зина признательна мне за то, что я защищала ее от Сероводородной Бомбы, а также памятует о кровавой тайне, связывающей нас. Но что меня, бывшую зэчку, без образования и без перспектив, ожидает в Москве?

Наплакавшись всласть, я расслабилась. Причем так, что даже не заметила, как пролетел час с небольшим – самолет пошел на посадку. Я перепугалась, стала судорожно смывать с себя пену, а Зина, посмеиваясь, сообщила из-за двери, что торопиться не стоит и я могу сидеть в ванне хоть три часа.

Делать этого я, естественно, не стала. Завернувшись в шелковый халат, вышла и оглянулась, ища свои вещи. Однако моя старая юбка с телогрейкой и вещевой мешок куда-то делись. Вместо них меня ждали удобные джинсы, такая же курточка и водолазка. Вместо кирзовых сапог я надела на свои мозолистые ноги удобные спортивные туфли. Но в особенности меня поразило нижнее белье – тонкое, как паутинка.

Я быстро оделась, причесалась перед огромным зеркалом в массивной серебряной оправе – и даже испугалась, увидев свое отражение. Нет, не испугалась, а поразилась. Потому что на меня смотрела не замученная жизнью бывшая заключенная, а молодая, уверенная в себе, даже, пожалуй, красивая девушка, одетая к тому же, как выяснилось позднее, по последней моде.

Я вышла в салон, где меня поджидала Зина. Окинув меня одобрительным взглядом, она сказала:

– Извини, взяла первое, что попалось под руку. Тем более не знаю, отвечает ли эта одежда требованиям твоего вкуса. Но все можно быстро поправить. Заедем сейчас в бутик…

– Отвечает, отвечает! – воскликнула я, ужасаясь от одной только мысли, что у меня заберут удобные и красивые вещи. – Спасибо тебе большое!

На глаза снова навернулись слезы, и я бросилась Зине на шею. Она же, гладя меня по голове, произнесла:

– Ну, будет тебе, будет… И вообще, не ты меня, а я тебя должна благодарить. Ну, теперь поедем к папе, он нас уже ждет, я с ним говорила!

– Говорила? – спросила, удивившись, я.

Зина показала мне массивную трубку и пояснила:

– Мобильный телефон. Пока используется членами правительства, однако мой папа уверен, что очень скоро эта вещица войдет в повседневный быт каждого человека. Поэтому он сейчас продвигает один перспективный проект.

Мы находились в одном из московских аэропортов. На взлетно-посадочной полосе нас поджидал лимузин еще даже круче, чем тот, что забрал меня из колонии.

Пока мы ехали к отцу Зины, я таращилась на город сквозь тонированные стекла автомобиля. Мне бросилось в глаза, что жизнь людей за годы, проведенные мной в колонии, разительно переменилась. Стала какой-то более пестрой и яркой. Но в то же время у станций метро попадались и нищие, чего раньше, в советские времена, не было.

– К современной жизни тебе придется привыкать, – заметила Зина, следя за тем, с какой жадностью я впитываю в себя впечатления. – Мне понадобился почти месяц, чтобы прийти в себя. Но потом, уверяю, будет намного проще.

Обитали Зина и ее отец на Кутузовском проспекте, в доме, где проживала партийная и научная элита. Я заметила у входа постового. При появлении Зины он почтительно поклонился, как будто был не милиционером, а швейцаром. Похоже, отец Зины обладал большим влиянием.

Мы поднялись на лифте на последний этаж. Раньше там располагались две квартиры, причем огромные, теперь же обе принадлежали отцу Зины, который сделал из них одну гигантскую.

Честно признаюсь, что оробела, когда переступила порог апартаментов. Прежде всего оказалась в холле, который если и был меньше холла в моем детском доме, то ненамного. Я даже представить себе не могла, какова вся площадь жилища. И как только отец Зины смог здесь поселиться? Ведь вроде у него до недавнего времени были проблемы с законом…

Из глубин квартиры возник солидный мужчина в костюме, с красным лицом и усиками. Я шагнула к нему:

– Большое спасибо за гостеприимство, рада с вами познакомиться…

Зина дернула меня за рукав куртки и сказала с улыбкой:

– Это не папа, а один из его телохранителей. Федор, передай папе, что мы приехали!

Зина повела меня по квартире. Кухня была умопомрачительная. В тот момент там трудились сразу две женщины – молодая и старая (как выяснилось, экономка и повариха).

Затем мы прошли в столовую. Оттуда попали в зал, миновали зимний сад и поднялись на второй этаж, потому что квартира располагалась на двух уровнях. Наконец оказались в комнате, обставленной старинной мебелью. Меня поразили огромная кровать и удивительной формы телевизор, конечно, импортный – в детдоме у нас был старый, советский, вечно барахливший.

– Тебе нравится твоя комната? – спросила Зина и распахнула створки шкафа. Вернее, не шкафа, а примыкавшей к «моей» спальне гардеробной с разнообразными нарядами. – Извини, у меня так много барахла, что пришлось воспользоваться свободной площадью, дабы развесить. Ты можешь брать все, что тебе понравится. И не думай, будто я жертвую тебе ношеное – почти все вещи еще не распакованы, я их ни разу не надевала.

Я задумалась, стоит ли спрашивать, зачем Зина покупала такое количество шмоток, если у нее нет возможности их носить. Но тут раздалось покашливание, и я обернулась.

Отца Зины я представляла себе высоким, широкоплечим, неким подобием богатыря. Видимо, это было связано с теми историями, которые рассказывала о нем дочь. Однако передо мной стоял невысокий, сутулый мужчина с зачесанными назад светлыми, уже седеющими волосами, в очках с роговой оправой и с бледным, непримечательным лицом. Только вот глаза у него были цепкие, колючие, словно пронзающие тебя до мозга костей. И удивительного, редкого бирюзового цвета. Облачен отец Зины был в вельветовые штаны и домашнюю куртку, опять же вельветовую. Под кадыком я заметила у него смешной, несколько нелепый галстук-бабочку.

– Добрый вечер! – произнес он и протянул мне руку. Несмотря на то что у него был облик типичного профессора, рукопожатие оказалось крепким. – Рад приветствовать вас в своем доме. Причем сразу оговорюсь – это не наш дом, но и ваш тоже. Зинаида мне все рассказала, и я очень вам признателен. Очень! Вы спасли мою дочь. А я такое не забываю.