– Я тоже так думаю. Мы все так думает, кроме этого Ждановича… Говорите, без инструмента сочиняет? Так если ему не нужны инструменты, так… и не надо. Пусть ноты издадут небольшим тиражом, а оркестра под это дело пока выделять не будем. Как написано, так и звучать пусть будет, ха-ха. Мы еще вернемся к этому вопросу! – заключил вождь и «вернулся». Ровно через два года, – тогда состоялось исполнение беззвучной музыки. Однако, по порядку.

Композитору все передали.

– При чем тут «нашествие»? – пожал плечами композитор. – Тут, скорее, «пришествие», причем второе. Лишь бы паек не снял!

Эти слова тоже «передали», и паек сняли.

– Перебьемся! Чтоб им подавиться свом пайком! – сказал Жданович в сердцах, когда ему объявили о снятии со спецпайка. На следующий день прорвали блокаду.

Жить стало легче, сестра продавала семейный фарфор наехавшим спекулянтам. Композитор писал непрерывно, иначе он бы умер от сознания своей никчемности. В те дни ему особенно хорошо работалось. Он смотрел на Финский Залив и вспоминал, как переходил его по просевшему льду.

Жена композитора, Зинаида Николаевна, учила в эвакуации в Казани детей французскому и скучала. Она собирала в доме по вечерам гостей, рядом жили знакомые ей по прошлой жизни художники и даже один будущий академик.

Почему «ненужного» гения Ждановича еше тогда до конца не прихлопнули – чудо! Оно же и нелепость. Для предъявления миру хватало востребованных гениев: во-первых Ш. – он написал грозную и гениальную «военную» музыку, – и вернувшегося из-за рубежа П.!

Выходит, вождь готовил гению сюрприз. Выяснилось, что он держал все это время в голове мысль об устройстве этого самого, необычного концерта – «беззвучного» исполнения сочинения Ждановича на публике! Вот как он собирался его использовать. Ведь такого не было еще нигде! Опять страна вырывалась вперед! Заодно гений будет поставлен на место: подумашь, отыскался умник! Да разве все эти скрипочки и дудки могут выразить величие свершений страны под его водительством?! Такое соперничество – гения и тирана – всегда чревато попыткой тирана раздавить гения поизощренней. Так устроен мир. Можно себе представить – идет к концу победоносная война, а у вождя в зените славы не находится дела важнее, чем вот такой концерт! Незадолго до «концерта» состоялся у него разговор по телефону. Приводим его по записи секретных служб, которую нам удалось скопировать.

Звонок, композитор снимает трубку в ленинградской квартире.

Композитор. Я слушаю!

Вождь. Добрый вечер! (Было около часу ночи). Это… (Вождь представился). У меня к вам один вопрос: если вы пишете музыку без инструмента, то есть без звука, прямо на бумагу, не могли бы вы написать симфонию для оркестра… без оркестра?

Композитор. Не понял? Я что-то вас не понял.

Вождь. Для беззвучного оркестра? Если вы ее слышите, может быть, и мы услышим? Простые слушатели?

Композитор. Я как-то не думал об этом. А какова была бы цель такого «мероприятия»?

Вождь. Хочу проверить кое-какие свои соображения. Я ведь тоже руковожу миллионами, не видя их, а они – выполняют указания, не видя меня и не слыша моего голоса. Да и как услышишь? Ведь идет война. Давайте проведем такой концерт у нас, в столице! К двадцать седьмой годовщине Октябрьской Социалистической революции!

Композитор. Можно попробовать провести такой концерт.

Вождь. Мы подготовим артистов и помещение. Скажем, в Политехническом музее. А вы пришлите нам заранее партитуру. Так и назовите ваше новое сочинение «Симфония для беззвучного оркестра».

И вождь повесил трубку.

Композитор как раз заканчивал Седьмую. Он работал быстро. Шестая была написана, но в Ленинграде некому было ее исполнить. Блокада сильно ослабила культурный фронт. Маэстро закончил Седьмую, стараясь оркестровать ее так, чтобы было поменьше духовых, побольше смычковых. Провели репетицию. Ослабленные голодом музыканты еле водили смычками и с трудом дули в гобои и валторны (совсем без духовых невозможно!). «Ну, да! Почти беззвучная музыка!» – криво усмехался композитор. Когда арфистка упала в обморок, а концертмейстер виолончелей уронил инструмент, Жданович попросил музыкантов только изображать игру, глядя в ноты, не извлекать звуков, а лишь имитировать извлечение! Он, сидя в зале и слушая беззвучную музыку, то и дело поправлял что-то в партитуре и после исполнения был очень оживлен и благодарил каждого музыканта персонально, пожимая ему руку.

Композитор срочно отправил партитуру Седьмой вождю. Тот опять прослушал клавир и вынес резолюцию: «Симфония разрешена для исполнения без звука». И далее подпись: Иосиф, далее неразборчиво.

Довольно скоро Ждановича позвали в Москву на премьеру, а он решился вызвать из Казани жену. Вызвал телеграммой. Решили встретиться в Москве, а после премьеры возвращаться уже вместе в родной Питер.

Письмо о приглашении в Москву, на концерт, (она еще не знала, что он будет безмолвным), застало ее врасплох и обрадовало: она соскучилась по своему гению, искала нового общества и беспокоилась за детей – все-таки им было голодно в Казани, спасали посылки от мужа и порой от старика Капиани, хотя те шли долго и часто разворовывались – юг был далеко и часть его окулирована.

Она поняла, что прозвучал сигнал о конце эвакуации, да и войны – тоже. Отправив вещи малой скоростью в Лениград, она забрала детей и выехала в Первопрстольную.

Композитор поселил ее в гостинице «Москва», в роскошном номере, отбитом у узбекского представительства, с картиной Бродского на стене: фрукты в вазе и дичь. «Закусим рябчиком в приглядку! – шутил композитор, доставая шпроты, лимоны и трюфели, которые купил накануне в закрытом буфете. – Теперь все будет „в приглядку"!» Тут он рассказал ей, что задумал вождь, и как писалась Шестая. Как она «звучала» на репетиции. И как он использовал «беззвучный» опыт для написания новой музыки.

– Я никогда так свободно не излагал свои мысли! – смеялся он, а на глазах его наворачивались слезы.

– Ничего хорошего я не жду от этой затеи, – сказала Зинаида мужу. – Они издеваются над тобой.

– Ты неправа. Ты ошибаешься. Тут что-то другое, – отвечал Маэстро. – Думаю, Он страдает паранойей. А широким трудящимся массам не очень важно, если вместо бемоля я поставлю диез. А в таком случае мы вместо нот можем поставить… нарисовать таблицу розыгрыша страны по шашкам! Или футболу!

Надо сказать, что подготовка к премьере Седьмой длилась недолго. Но такими темпами и таким образом, что поражены были все, кто имел к этому отношение. Только представьте себе это исполнение!

На месте оркестра сидели «музыканты», и в руках у них были, как полагается, музыкальные инструменты. Однако, они водили смычками, не касаясь струн, дули в мундштуки немногих духовых, не напрягая ни меди, ни тростей, били в литавры, останавливая колотушки в миллиметре от кожи. Арфистка тихонечко гладила струны, исполнитель на челесте всплескивал над клавишами руками, барабанщик вертел палочки в пальцах, а исполнители при колоколах и треугольнике боролись с искушением все-таки «тенькнуть» или «брякнуть», а то и вдарить во все колокола, но не производили… ни звука! «Музыкантами» были отборные товарищи – передовики производства, отличники боевой и политической подготовки, чекисты, – фронтовиков решено было не задействовать. Всех назначенных срочно натренировали музыканты оркестра Государственной филармонии. Тем более, что не нужно было учить даже нотной грамоты. Анкеты были решающим фактором, преданность вождю – определяющим.