– С ума сойти… – Кристина откинулась на подушку. – У меня сейчас голова лопнет.

– Ничего сложного. Нужно привыкнуть. А чтобы расшифровать текст, делаешь всё то же самое, только наоборот.

– Наоборот… Ну хорошо, давай.

Максим взялся за письмо отца. Старательно выписал буквы из первого вкладыша на отдельный листок. Ещё раз обратил внимание на странную небрежность в их написании, но пока не знал, как это объяснить.

Использовал «Изиду».

Ничего не вышло.

Ни намёка на самостоятельное и понятное слово.

Готов был со злости смять листок. Сдержался. Стал вновь изучать письмо, будто мог в спешке упустить важную деталь.

Подумал, что обращение «Всё оставляю тебе. Ты поймёшь. И в глазах смерти увидишь мою жизнь» – это и есть один большой ключ. Молча, уже не пытаясь объяснить Кристине своих действий, составил ещё двадцать два шифралфавита для такого ключа. Делал это быстро, порывисто.

Подставил все пятьдесят шесть букв из первого вкладыша и понял, что вновь ошибся.

Откинулся на спинку дивана и, закрыв глаза, попробовал успокоиться. Искал в памяти хоть какую-то подсказку. Торопливо перебирал всё, что когда-либо слышал о расшифровках от мамы, отца или прочитал сам, когда ещё интересовался этой темой.

– Макс, – тихо позвала Кристина. – А если… – она смотрела на жёлтый конверт.

– Что?

– Может, это не имя адресата, а ключевое слово?

«Максиму».

Единственная надпись на конверте.

Максим резко выпрямился. Хлопнул себя ладонью по лбу. Ну конечно! Как он сразу не догадался? Это было логично и по-своему оригинально. Спрятать ключ на видном месте.

– Ты гений! – Максим схватился за тетрадь.

Кристина пересела ещё ближе – так, что их плечи соприкоснулись. Предвкушая разгадку, они хотели теснее прижаться друг к другу, наконец увидеть текст, зашифрованный отцом восемь лет назад и отправленный маме вместе с «Особняком» Берга.

На этот раз Максим не торопился. Делал всё аккуратно. Оттягивал решающее мгновение, наслаждался самим ожиданием и этим тёплым единением с Кристиной.

Заново выписал пять шифралфавитов.

Начисто переписал первый вкладыш из письма.

Чувствуя, как участилось дыхание Кристины, распределил буквы ключевого слова.

Каждое следующее действие совершал всё более размеренно, сосредоточенно.

Пальцем вёл по таблице алфавитов. Выписывал первые буквы.

– Жад, – с надеждой прочитал Максим.

Похоже на слог какого-то вполне живого слова.

Выписал следующие три буквы.

Получилось «жадтнг».

И дальше: «яйщзнону»…

Ничего.

Очередная белиберда.

Ключевое слово не сработало. Как и все предыдущие. Тупик.

Кристина разочарованно вздохнула и с сожалением посмотрела на Максима. Он ещё какое-то время возился с шифровкой. В спешке проверял три других ключа – свою фамилию, имя мамы, название города в Индии, где работало представительство «Изиды». Так и не добившись результата, лёг головой возле ног Кристины. Признал поражение. Кристина осторожно провела пальцами по его волосам.

– Значит, тупик? – спросила она.

– Пока да.

С улицы просигналила машина. Приехали Аня с Димой.

Максим не стал их встречать. Знал, что они сами разберутся с калиткой и входной дверью – она была не заперта.

Вскоре в прихожей раздался знакомый стук трости о ламинат. Дима торопился зайти внутрь. Даже обогнал Аню. Ему, конечно, не терпелось познакомиться с Кристиной, и сейчас Максим, ещё чувствуя её ладонь на своей голове, подумал, что позвать Шмелёвых было ошибкой. Они вполне могли управиться вдвоём.

Знакомство вышло неловким. Кристина особой приветливости не выказала, а Диму явно впечатлил синяк на её щеке. Максим, в свою очередь, не хотел вмешиваться и отвлёкся, чтобы ещё раз просмотреть неудачные попытки расшифровать письмо. И только Аня оставалась по-настоящему дружелюбной. Им всем нужно было время привыкнуть друг к другу.

Узнав, что Кристина учится в Строгановке, Аня вспомнила двух знакомых, которые учились там же на дизайне. Принялась рассказывать, как сама ещё в марте побывала на Волоколамке, но Кристина всем видом показала, что не готова обсуждать свою академию, а поиск общих знакомых считает не самым уместным занятием. Аня уловила её настроение и сразу сменила тему. Попробовала узнать, где живёт Кристина, как именно она добиралась до Клушино. Наконец, пройдя мимо этих неудачных тем, вышла на единственную из тех, которые сейчас могли всех объединить, – картину Берга.

Максим с улыбкой наблюдал, как Дима расхаживал по комнате, делал вид, что осматривает мебель, и неизменно косился на Кристину. Когда Аня и Кристина вышли в гостиную, резко повернулся к дивану и, склонившись к Максиму, прошептал:

– Это что, на ней твой свитшот?

– Свит… чего?

– Толстовка, чего!

Максим кивнул.

– Ну дела… Слушай, а она красивая, да? Это она сама у тебя взяла толстовку? А ты ей про комнату рассказал?

– Дим.

– Да?

– Успокойся.

– Не рассказал!

– Если считаешь, что лучший способ познакомиться с девушкой – заявить ей, что она спит на обоссанном диване, то… я начинаю понимать, почему ты до сих пор ни с кем не встречаешься.

Дима никак не отреагировал на слова Максима и захромал к выходу из комнаты.

Все собрались в гостиной. Аня и Кристина сидели на диване, тихо переговаривались о погроме, устроенном в «Старом веке», и об исчезнувших жёстких дисках, а Дима изловчился поймать Перса, сел с ним в кресло – неуклюже гладил кота и с улыбкой поглядывал на Кристину, ждал возможности раскрыть ей величайшую тайну гостевой комнаты. Перс лежал спокойно, но готов был сбежать при первой возможности.

Максим хотел сразу перейти к делу, однако не знал, как именно начать. Кристина его выручила – сама сказала, что, несмотря на исчезновение «Особняка», история не закончилась. Чуть менее уверенно добавила, что теперь они все в опасности:

– И наши родственники тоже. Вчера ко мне пришли. Могут прийти к любому из вас.

Дима растерянно посмотрел на Максима и ненадолго ослабил хватку – Перс воспользовался этим и вырвался на пол, после чего скрылся под столом. На кота уже никто не обращал внимания. Максим рассказал обо всём, что знал.

Пришлось вновь повторить слова мамы, опуская лишь самые незначительные личные детали. Максим видел, с какой жадностью Шмелёвы слушают историю его отца. Чувствовал, как внутри всё стягивается отвращением, однако заставлял себя говорить дальше. И только повторял себе, что делает это для мамы. И для Кристины.