– Вы уж простите, что мы пришли вот так сразу, – улыбнулась Аня, – надо было, конечно, позвонить. Но мы не знали, открыта ли до сих пор «Изида». Ведь столько лет прошло.

Аня говорила вежливо, но здесь её улыбка ничего не значила. Покачалов даже не посмотрел на неё, а только прошептал:

– Любопытно, да, любопытно.

– Когда вы в последний раз видели моего отца? – прямо спросил Максим.

Покачалов бережно провёл по макушке ладонью. Затем как-то рассеянно усмехнулся и кивнул, словно продолжая внутренний разговор. Максим с напором повторил вопрос.

– Вашего отца? О ком вы?

– О Шустове Сергее Владимировиче.

– А, так вы, стало быть, его сын?

Если Покачалов надеялся изобразить, что только сейчас узнал Максима, то сделал это неубедительно.

– Я хочу знать, над чем работал отец в последний год. Перед тем как исчез.

– Исчез? А разве Шустов куда-то исчезал?

– А разве нет?

– Не знаю, не знаю. Всё может быть.

– Отец работал на Скоробогатова.

– Предположим.

– И подключил к этой работе «Изиду».

– Всё может быть.

Покачалов постепенно успокаивался.

– В «Изиде» вели архив дел, – наставал Максим.

– Предположим.

– Значит, у вас должны быть хоть какие-то материалы по Скоробогатову.

– «Изида», знаете, с тех пор изменилась. Мы теперь – вот, – Покачалов неопределённо развёл руки, – только покупаем и продаём. Быть может, хотите подобрать что-нибудь? Сейчас, знаете, спрос на фарфоровые фигурки футболистов. Пятидесятые годы, Ленинградский завод. От шестнадцати тысяч. Считайте, даром.

– Мне нужен архив.

– А зачем мне что-то хранить, если старые дела давно закрыты?

Максим почувствовал, как Аня взяла в ладошку пальцы его правой руки, и сдержался, не стал грубить в ответ.

– Екатерина Васильевна говорила, вы человек бережливый, – произнесла она с неизменной улыбкой, – и будете хранить старые документы так же надёжно, как храните свои товары.

– Вот как? – Покачалов рассмеялся тихим мокротным смехом. – Что же она ещё говорила?

– Что вы нам поможете. Потому что были хорошим другом Сергея Владимировича.

– Хм… Любопытно. Так что же вас интересует?

Аня крепче сдавила пальцы Максима, и он постарался ответить без напора:

– Нас интересует последнее дело отца.

– У вашего отца, знаете, было много дел.

Покачалов окончательно расслабился. Если он и боялся чего-то, то этого не случилось, и страх в его глазах сменился игривым упрямством. Кажется, его забавляло такое общение.

Максим высвободил руку, опустил её во внутренний карман всегда расстёгнутого пиджака. Достал сложенный листок.

– Меня интересует это дело. – Расправил листок и положил его на подшивку «Брачной газеты».

В столе у мамы до сих пор лежала распечатка присланных Погосяном материалов. Максим сделал копии ещё на прошлой неделе, а сегодня, отправляясь в «Изиду», захватил одну из них – увеличенный фрагмент рентгенограммы, где смутно проглядывала человекоподобная фигура с распростёртыми руками и полукружием взошедшего над головой солнца. Один из трёх одинаковых символов, обнаруженных на внутреннем слое «Особняка».

Максим сразу понял, что удар пришёлся в цель. Покачалов изобразил равнодушие, даже отвлёкся, чтобы выключить монитор спрятанного за книгами компьютера, но страх в его глазах вспыхнул с прежней силой. Он, конечно, узнал символ. И Максим не дал ему опомниться:

– Покажите архив, и мы уйдём. Вы нас больше не увидите.

Покачалов, привстав на стуле, склонился над распечаткой рентгенограммы. Поднёс к листку руку, но так и не прикоснулся к нему. Оттопырив пальцы, вновь провёл ладонью по макушке и вдруг тонким, срывающимся на визг голосом прокричал:

– Аня!

Максим растерянно посмотрел на Аню. Этот крик её напугал. Но когда из-за стеллажей показалась худенькая девушка в некоем подобии сарафана, надетом поверх тёмно-синей сорочки, Максим понял, что Покачалов позвал свою помощницу.

– Постой на кассе. Я отойду. – Покачалов говорил это, не отрывая взгляда от символа с картины Берга.

Затем вышел из-за стола и торопливыми неуклюжими шагами отправился в дальний угол магазина. Максим не знал, нужно ли ему стоять здесь и ждать, но в конце концов проследовал за Покачаловым. Задержался только, чтобы забрать распечатку.

В магазине было неизменно тихо. Старичок, единственный покупатель, отошёл от витрины с книгой и осматривал группу бронзовых, покрытых патиной бюстов. Впрочем, если судить по его одежде, покупателем он был сомнительным, способным разве что купить крохотную брошку или какую-нибудь другую мелочь. Дела «Изиды», надо полагать, шли скверно.

Покачалов, при низеньком росте, был полноват, что не мешало ему легко лавировать между выставленными товарами. Он привёл Максима и Аню к двери – выкрашенной в тёмно-вишнёвое и потому незаметной среди настенных панелей. Не оборачиваясь, отпер её и скользнул во внутреннее помещение. Дверь при этом не закрыл, показывая, что приглашает идти следом.

Они прошли две комнаты, напомнившие хранилище Русского музея, если не считать того, что бесчисленное количество антикварных товаров здесь лежало в невообразимой тесноте и мешанине. Настоящая свалка древностей. Впрочем, Максим не сомневался, что Покачалов тут неплохо ориентировался и мог без труда найти всё необходимое.

Высокие, под потолок, деревянные и металлические щиты были увешаны живописными полотнами, шпалерами и спрятанными под стекло пастельными рисунками. Один на другом громоздились дубовые сундуки с коваными ручками, частично прикрытые коврами и поверх уставленные латунными и медными светильниками. Отдельно возвышались книги в кожаных и коленкоровых переплётах, а по соседству с гипсовыми бюстами советских лет ютились страшные племенные маски, напоминавшие оставленного отцом Ямараджу. Незастеклённые полки с какой-то рухлядью висели даже над дверью, а в углу второй комнаты была оборудована кухонька с эмалированной раковиной и длинным изогнутым краном.

Третья комната оказалась последней. Покачалов на ощупь щёлкнул выключателем. Проморгавшись, зажглись люминесцентные лампы, и в синеватом свете Максим увидел, что по всей длине стен крепятся двойные стеллажи. На них распухшими рядами стояли картонные коробки, перемежаясь папками, свёртками, подшивками – всё это смотрелось неопрятно. Окон в помещении не было, и пахло тут старой пылью, а воздух казался плотным, тяжёлым.

В центре комнаты, и без того стеснённой стеллажами, высился двухметровый тёмно-зелёный шкаф из рассохшегося дерева. Он был испещрён узкими выдвижными ящичками, каждый из которых украшала пластиковая табличка с написанными от руки указателями. За шкафом прятался стол с громоздкими витыми ножками. Стула или табуретки возле него не нашлось.