Кровавый след на камнях склона уводил вниз. Я глянула туда. Этот труп, судя по рваным ранам, был заслугой Карсы. Интересно, а к нему парный покойник имеется?

Слабый шорох заставил меня обернуться. Да, Карсе тоже досталось двое противников. Но второй из них пока не был трупом… хотя лужа крови рядом с ним наводила на мысль, что жить ему осталось недолго.

Я нагнулась за одеждой, бегло осмотрела её — сильно ли перепачкана кровью? Но ни кровь, ни грязь к магической шкуре, как видно, не приставали. Удобное свойство — особенно в таком путешествии, как наше. На ходу привычно подтягивая ремни и застёжки, я шагнула к умирающему врагу. Посмотрим, что с ним делать: добить или допросить. Или сначала допросить, а потом добить.

Вулх оказался у распростёртого тела раньше меня. С грозным ворчанием он наклонил к врагу тяжёлую голову, втягивая трепещущими ноздрями чужой запах. Верхняя губа вулха приподнялась, обнажая громадные клыки. Чем-то ему очень не нравился этот почти покойник. Вероятно, он успел изрядно досадить Одинцу во время Меара.

Лежащий пошевелился.

— Динна Тури, — сказал он неожиданно ясным голосом, — вели анхайру уйти.

От неожиданности я поперхнулась на вдохе. «Динна»?! Он сказал «динна»?

— К-как ты меня назвал?! — хрипло переспросила я.

Мой враг негромко хмыкнул.

— Ты лучше поверь мне сразу, динна, — с лёгкой усмешкой сказал он. — Я знаю: чтобы человек понял и поверил, ему нужно повторить много раз. Но времени повторять у меня не будет. Так что поверь сразу: я знаю не только твоё имя, я знаю о тебе очень многое. И убери анхайра, он… он заслоняет мне небо.

— Отойди, Одинец, — напряжённым голосом сказала я. — Но будь рядом.

На какой-то миг мне показалось, что вулх ослушается. И почему, собственно, он должен подчиняться моим приказам? Пока я считала вулха ручным зверем, его послушание казалось естественным. Но с оборотнем дело обстоит куда сложнее. Если бы я с самого начала знала, что мой спутник — оборотень, я бы вела себя с ним совершенно иначе… Может, поэтому чародей и не сказал мне всей правды?

Вулх недовольно качнул головой и отошёл в сторонку, продолжая глухо ворчать. А я наконец-то разглядела лицо лежащего человека, и снова тихо ахнула.

Потому что он не был человеком. Непривычной формы оливковые глаза, странно посаженные на узком лице. Изящно очерченные губы, правильный тонкий нос, продолговатые уши, иссиня-чёрные волосы… Удивительное сочетание утончённой хрупкости и властной силы сквозило в каждой его чёрточке. Он был непостижимо, нечеловечески красив.

Если бы он не был врагом, умирающим от когтей Карсы, я бы поцеловала его.

Хоринг с трудом пошевелился в луже крови. Такой же красной, как человеческая. Зря, выходит, люди болтают, что у хорингов кровь чёрная. Была. Когда в мире ещё были хоринги.

— Разве Старшая Раса не ушла из мира? — холодно спросила я.

— Вот что, динна, — твёрдо сказал хоринг и посмотрел мне в глаза. Взгляд был недобрым. — Я отвечу на твои вопросы о нашей расе. Но только не даром. Мне нужно кое-что взамен — иначе я бы просто не стал с тобой разговаривать.

— Почему ты называешь меня динной? — не выдержала я.

Хоринг устало закрыл глаза.

— Они и впрямь как дети, — негромко пожаловался он самому себе. — Жестокие, неразумные, любопытные. И совершенно невоспитанные.

— Что тебе от меня надо? — сердито спросила я.

— Сначала дай мне воды, — не открывая глаз, отозвался хоринг. — А потом… потом стань моим другом.

Под Солнечными Близнецами — красным Четтаном и синим Меаром — от начала времён жилось хорингам спокойно, богато, неторопливо. Старшие дети мира, потомки светозарного Неба, хоринги никуда не спешили. Они постепенно набирались мудрости, полагая непоследовательность ума чем-то вроде увечья, а стремление переделывать мир, не успев его познать — и вовсе безумием.

Когда в мире появились люди, хоринги так и восприняли их — как увечных безумцев. И…

И пожалели.

Старшая Раса взяла опеку над младшей. Хоринги дарили людям города, драгоценности и мысли, из которых они сами уже выросли.

Люди называли их шерхами и считали высшими существами — вполне обоснованно. Ещё люди полагали шерхов невероятно добрыми и великодушными — и тоже, в общем-то, резонно. Правда, на самом деле доброта шерхов заключалась не в том, что они приходили в нищие человеческие посёлки и под благодарственные причитания «спасибо тебе, добрая динна!» или «хвала тебе, добрый дин!» наделяли едой голодных и прикосновением рук лечили больных. И не в том, что они бесплатно делились знаниями и умениями — любыми, кроме магических.

Доброта шерхов заключалась в том, что они решили не истреблять людскую расу немедленно. Подождать тысячу-другую кругов, посмотреть, не удастся ли воспитать у младших правильное восприятие себя и мира… Ну и, как это водится среди людей, шерхи поплатились за доброту.

Люди хотели жить хорошо, не прилагая к этому усилий. А жили грязно, бестолково и коротко — зато размножались обильно. Их ущербный ум, не способный к осознанию великих истин, был приспособлен к решению практических задач. И задача у них была простая и насущная. Люди торопились захватывать мир.

После первой же из великих войн между людьми и хорингами слово «шерх» стало обозначением врага — злобного, сильного, отвратительного…

Винор закашлялся, умолк и сделал мне знак — мол, ещё воды. Я послушно поднесла к его губам флягу.

…Значит, вот как оно было на самом деле. С точки зрения хорингов, конечно, потому что люди о столь давних временах вообще не помнят.

Я попыталась представить себе бездну времени, отделяющую нас сегодняшних от наших предков, которые жили ещё до великих войн — но, кроме пугающего холода в мыслях, ничего не почувствовала. А хоринг говорил о событиях начала времён так, словно они происходили вчера. И от этого мне особенно ясно представилась пропасть между нами: между ним и мной, между представителем Старшей Расы и…

Но я ведь не человек! И, строго говоря, войны людей и шерхов — или джерхов, как стали произносить позднее, — меня вообще не касаются.

— Господин… — начала было я, но тут же поправилась на хорингский лад: — дин Винор, расскажи мне лучше об оборотнях.

Четтан поднялся уже достаточно высоко, и основательно припекал мою спину. Я хотела было устроить над хорингом навес, чтобы солнце не досаждало ему, но Винор не позволил. Его религия — или убеждения, я толком не поняла, — в общем, какие-то принципы не позволяли ему перед смертью избегать взора Четтана, одного из Близнецов. Те же самые принципы требовали, чтобы в вечную Тьму его провожал хотя бы один друг.

Винор посмотрел на меня с лёгкой укоризной. Он заметно устал, рассказывая. На висках у него выступили бисеринки пота, а бледная кожа стала совсем прозрачной. И неудивительно, ведь он потерял слишком много крови. Человек с такими ранами давно бы уже умер — но хоринги, как видно, живучее людей. Интересно, насколько живучее? Теперь я знала о хорингах много — вероятно, больше чем кто бы то ни было в этом мире, — но этой, такой простой и важной вещи, я не знала. Быть может, Винор ещё оправится и будет жить?