Рассказывая нам об этом, папа Шульц показал на почерневшую топку:

– Народ смеялся над очередной глупостью старика Иоганна. Что ж, вряд ли они теперь считают старину Джонни Яблочное Семечко таким уж глупцом!

Он расхохотался и хлопнул отца по спине.

– Но… ваше дерево… – тупо проговорил я.

– Посажу новое – много новых. – Внезапно он посерьезнел. – Но, Вильям, что с твоими отважными маленькими деревцами? Они ведь погибли?

Я ответил, что пока их не видел. Он мрачно кивнул:

– Они погибли от холода. Хуго!

– Да, папа?

– Принеси яблоко.

Хуго выполнил просьбу, и папа Шульц протянул плод мне:

– Посадишь новые семена.

Кивнув, я сунул яблоко в карман.

Шульцы крайне обрадовались, услышав, что все мы целы, хотя мама Шульц сокрушалась насчет сломанной руки Молли. Йо добрался до нашей фермы сквозь метель, обнаружил, что нас нет, и вернулся, отделавшись обмороженными ушами. Сейчас он искал нас в городе.

Но главное, что с ними ничего не случилось. Спаслась даже их скотина – коровы, свиньи, куры и люди вместе жались друг к другу, согреваясь огнем от срубленного дерева.

Когда возобновилась подача энергии, животных вернули в сарай, но в доме до сих пор виднелись следы их присутствия, а также чувствовался запах. Похоже, маму Шульц больше огорчила разруха в ее безупречной гостиной, чем масштабы катастрофы. Вряд ли она понимала, что большинства ее соседей нет в живых. До нее это еще не дошло.

Отец отказался от предложения папы Шульца пойти с нами взглянуть на нашу ферму. Тогда папа Шульц сказал, что встретит нас на тягаче, поскольку он все равно собирался в город, чтобы узнать, чем может помочь. Выпив по кружке крепкого чая мамы Шульц и съев кукурузного хлеба, мы ушли.

Пока мы брели к нашей ферме, я думал о том, как хорошо, что Шульцы остались живы. Я сказал отцу, что это настоящее чудо.

– Не чудо, – он покачал головой. – Они прирожденные выживальщики.

– Кто такие выживальшики? – спросил я.

Отец долго молчал и наконец ответил:

– Выживальщики – те, кто выживает. Пожалуй, иначе и не определишь.

– Но в таком случае мы тоже выживальщики, – сказал я.

– Возможно, – кивнул отец. – По крайней мере, данный удар стихии мы пережили.

Когда я уходил, дом был разрушен. За минувшее время я успел насмотреться на десятки разрушенных домов, но для меня все равно стало потрясением, когда мы поднялись на холм и я увидел, что нашего дома действительно больше нет. Возможно, я ожидал, что какое-то время спустя проснусь в теплой постели и все будет хорошо.

Поля, по крайней мере, никуда не делись – единственное, что можно было о них сказать. Я разгреб снег на полоске земли, которая, как я знал, начинала давать побеги. Растения, естественно, погибли, а земля затвердела. Я почти не сомневался, что не осталось в живых даже земляных червей – их некому было предупредить, чтобы они закопались поглубже.

Погибли, само собой, и мои саженцы.

С подветренной стороны от остатков сарая мы нашли двух прижавшихся друг к другу заледеневших кроликов. Кур мы не обнаружили, кроме одной – нашей самой первой наседки. Она сидела на яйцах, и гнездо ее не пострадало, накрытое куском упавшей крыши сарая. Наседка так и не двинулась с места, и яйца под ней замерзли. Думаю, именно это потрясло меня больше всего.

Я стал всего лишь парнем, у которого когда-то была своя ферма.

Отец какое-то время шарил вокруг дома, затем вернулся к сараю.

– Ну что, Билл? – спросил он.

Я встал:

– Джордж, с меня хватит.

– Тогда вернемся в город. Тягач скоро будет.

– Я о том, что с меня действительно хватит!

– Да, знаю.

Первым делом я заглянул в комнату Пегги, но отец успел забрать все, что можно. Однако мой аккордеон остался на месте, припорошенный снегом из-за сломанной двери. Я смахнул снег и поднял инструмент.

– Оставь его, – сказал отец. – Здесь с ним ничего не сделается, а тебе все равно некуда его положить.

– Вряд ли я когда-либо сюда вернусь, – сказал я.

– Что ж, ладно.

Мы собрали в мешок все найденное отцом, добавили к нему аккордеон, двух кроликов и курицу и вынесли на дорогу. Когда наконец показался тягач, мы забрались в него и отец бросил кроликов и курицу поверх груды собранного добра. У поворота нас ждал папа Шульц.

На обратном пути мы с отцом пытались высмотреть у дороги Мейбл, но так ее и не нашли. Вероятно, ее подобрал кто-то раньше, учитывая близость к городу. Что ж, может, оно и к лучшему – я не каннибал.

Мне удалось немного поспать и поесть, а потом меня отправили с очередной спасательной командой. Жизнь колонии начинала постепенно налаживаться. Те, чьи дома уцелели, вернулись обратно, а остальных разместили в приемном пункте, примерно так же, как и сразу после высадки. Еды, естественно, не хватало, и на Ганимеде ввели нормированное распределение впервые с тех пор, как на нем появились колонисты.

Голодать не приходилось – нас было не так уж много, а еды на данный момент имелось достаточно. Реальные трудности могли наступить позже. Было решено сдвинуть зиму на три месяца назад и начать все заново с весны, что приводило к путанице в календаре, но мы получали возможность как можно скорее снять новый урожай, который возместил бы утраченный.

Отец продолжал работать в конторе главного инженера. Планировалось построить еще две энергостанции на экваторе, каждая из которых могла в одиночку обеспечивать работу тепловой ловушки. Катастрофа, подобная случившейся, не должна была повториться. Всю технику, естественно, приходилось доставлять с Земли, но нам повезло в одном: положение Марса позволяло использовать находившийся там ретранслятор. Сообщение сразу же достигло Земли, и вместо очередной партии иммигрантов к нам следующим рейсом должно было прибыть все необходимое.

Нельзя сказать, чтобы меня все это особо волновало. Я тоже находился в городе, хотя Шульцы приглашали меня пожить у них. Я зарабатывал себе на жизнь, заново отстраивая и укрепляя дома оставшихся в живых. Было решено, что все мы – Джордж, Молли, Пегги и я – возвращаемся назад с первым же рейсом, если для нас найдется место. Решение было принято единогласно, если не считать того, что с Пегги никто не советовался – ее поставили перед фактом.

Вернуться собирались не только мы. Комитет по делам колоний, естественно, поднял вой, но в силу сложившихся обстоятельств им пришлось уступить. После того как об этом было объявлено официально и началось составление списков, мы с отцом пошли в контору агента комитета, чтобы подать заявления. Мы оказались почти последними – отец уезжал из города по делам, и мне пришлось ждать его возвращения.