мы должны уехать отсюда, моя девочка. Это не место для нас. Эти шахты-не место для нас.»

«Я знаю, отец.»

Я потянулась и погладила его по руке, по-настоящему гордясь им впервые с тех пор, как умерла мама.

Наступила осень, и я приготовилась к нашему опасному отъезду. Я ничего не сказала Марии. Я знала, что она будет бороться со мной. Ей шел четырнадцатый год, и для нее это место означало еду и стабильность.

Наконец настал день, когда нашим людям заплатили, и я поняла, что отец и Маркус собираются рассказать о своем плане остальным мужчинам. Я не совсем понимала, почему отец ждал так долго, но думаю, он боялся, что молодые люди — Миколай, Пейтон и Орландо — почувствуют то же самое, что и Мария, и не захотят возвращаться на дорогу. Возможно, он чувствовал, что если он бросится на них, когда у них у всех будут деньги, то они с большей вероятностью рискнут.

После часа, когда их работа закончилась в тот день, я ждала, когда они все вернутся домой… и я стала ждать. Но никто не пришел.

Кэтлин, Мария, Маркус и я начали волноваться.

Потом пришла одна из шахтерских жен и сказала нам, что в день получки, раз в год, мужчин отпускают в полдень, чтобы они могли дойти пешком — несколько часов — до большой деревни где-то между Резаном и Энемюском, где они на свои деньги выпьют кружку эля и купят припасы, которые не могут достать здесь. Они останутся на ночь и вернутся утром, а потом встретятся с капитаном Гарретом и подпишут новые контракты.

Я не верила, что мой отец пойдет на это, и если он пошел с нашими людьми, то только для того, чтобы объяснить свой план.

Но на следующий день, сразу после полудня, он медленно подошел к нашему фургону, и я увидел на его лице поражение. Маркус подбежал к нему, и я никогда раньше не видела его в таком отчаянии. Он ненавидел это место и верил, что мы уезжаем.

«Что случилось?» спросил он.

«Они бы не согласились,» хрипло ответил мой отец, «даже твой отец. Они говорили, что красть лошадей у солдат-это безумие, и нас поймают и повесят. Они потратили свои деньги, и все они подписали новый контракт.»

Маркус отшатнулся назад. «А как же ты?»

«Я… и подписался тоже. Я не могу оставить семью.»

Лицо Маркуса исказилось от горького разочарования. Повернувшись, он побежал в лес. Но теперь я уже знала, что он вернется. Он тоже не хотел расставаться с семьей.

Так начался наш второй год в Резании.

Где-то на этом пути я перестала заботиться о многих вещах. Как и у многих старых шахтеров, у дяди Ландриена начались проблемы с суставами, так что он едва мог сомкнуть руки без боли. Я знала, что должна была бы пожалеть его, но у меня уже начались проблемы с тем, чтобы просто прожить эти дни со стиркой, починкой и готовкой, каждый день сливаясь с другим.

Я никогда не думала, что буду скучать по путешествиям, скучать по дороге, но я скучала. За всю свою жизнь я никогда так долго не была на одном месте. Наши люди перестали смеяться. Они перестали петь и играть на скрипках.

Капитана Гаррета сменил другой человек по имени Капитан Ашер, а также новая группа солдат, служивших под его началом. Ашер не имел к нам особого отношения, пока серебро в шахтах продолжало течь — а оно текло.

В тот второй год маленькая часть меня начала больше беспокоиться о Марии. Она редко разговаривала и, похоже, большую часть времени проводила в одиночестве. Ей не нравилось помогать мне стирать или готовить еду, и мне было легче сделать это самой, чем пытаться заставить ее. Она росла необузданной, но я, кажется, не могла заставить себя заботиться об этом.

Я видела, как мой отец угасает у меня на глазах.

Следующей осенью большинство наших людей подписали свой третий контракт, но дядя Ландриен не смог этого сделать. От холода, сырости и непрестанной работы в шахтах у него так болели суставы, что он едва мог ходить.

Орландо и Пейтон оба женились на девушках из шахтерского лагеря, таким образом навсегда обосновавшись на земле.

Маркус продолжал охотиться для нас, но, казалось, говорил все меньше и меньше.

Следующей зимой Марии исполнилось шестнадцать. Она была неотразимо красива.

Вскоре после этого мой отец заболел лихорадкой и умер.

Все эти вещи начинали казаться мне происходящими в чьей-то другой жизни, что я была просто наблюдателем. Один день сливался с другим.

Затем, весной третьего года нашего пребывания в Резании, капитан Ашер умер, и его замена не заставила себя долго ждать. Его звали Капитан Киган, и я почувствовала волну страха, когда он впервые посетил лагерь шахтеров. Он смотрел на меня и мою семью так, словно мы были грязью. Я видела отвращение в его глазах, но его взгляд слишком долго задерживался на Марии, двигаясь вверх и вниз по ее изящному телу и изящному лицу.

Он не произнес ни слова. Он просто повернулся и пошел прочь.

С ним служил красивый лейтенант по имени Саллиан, а также капрал по имени Куинн, которые оба показались мне прекрасными людьми, и я надеялась, что в конечном итоге мы будем иметь дело с ними больше, чем с их капитаном.

Но через неделю Киган вернулся… увидеть меня.

«Я кое-что проверил,» сказал он, «и у вас с сестрой нет ни одного человека, работающего в шахтах. Правила ясны, и они были написаны не просто так. Женщины, у которых нет мужчин, работающих в шахтах, должны расчищать и освобождать место.»

«Мы не занимаем никакого места» возразила я. «Этот фургон принадлежит нам. И у нас есть люди, работающие в шахтах, мой двоюродный брат Миколай и мой троюродный брат Мика.»

«Эти люди не входят в ваш дом, и ваш отец мертв. Вам нужно будет убраться отсюда. Возьмите свой фургон, если сможете купить где-нибудь лошадь.»

И он пошел прочь. Я не могла в это поверить. Он приказывал нам с Марией уйти.

Когда я рассказал об этом Миколаю и Маркусу, они, конечно же, встали на нашу защиту, и Миколай пошел поговорить с капитаном, чтобы сказать