Годфри же взял на себя обучение собственно актерскому мастерству. Они садились в кружок, репетируя какую-либо пьесу, и в его устах слова оживали. Он никогда никого не ругал и не хвалил, пока они декламировали свои строки, лишь терпеливо пояснял, как следует произносить ту или иную фразу, подчеркивая значение, которого они не заметили.

Наступило лето. Лиза шла к мистеру Гринбауму и обратно по раскаленным тротуарам, хотя в самом магазине было прохладно. По воскресеньям она вытаскивала сонную Джекки из постели, и они отправлялись в Кенсингтон-Гарденз[44], расположенный в самом конце Куинз-Гейт, где пили кофе на открытой террасе ресторана, глядя на прогулочные лодки на озере и нянечек в униформе, толкающих перед собой гигантские коляски, и на маленьких детишек в накрахмаленных воскресных нарядах, неохотно плетущихся следом.

Осень. Листья в парке покрылись золотом и облетели с деревьев. Они шуршали под ногами, когда подруги прогуливались по узким бетонным дорожкам. Сидеть снаружи было слишком холодно, и Джекки предлагала зайти в какой-нибудь паб, чтобы выпить и согреться.

Лиза купила зимнее пальто — как у настоящей кинозвезды, из тяжелого твида и с широким поясом, который она затягивала вокруг своей тонкой талии. Мужчины провожали их восхищенными взглядами: пышнотелую Джекки со светлыми волосами и кремовой кожей и Лизу, не уступавшую подруге в росте, но стройную, как фотомодель, с темными волосами до плеч — ей пришлось крепко зажмуриться, пока Джекки отстригала целые пряди, — уложенными в ее любимом стиле, с челкой набок, как у Вероники Лейк[45].

С тех пор как Лиза приехала в Лондон, ее часто приглашали на свидания. С подобными предложениями к ней обращались клиенты в магазине; двое парнишек из актерского класса умоляли ее уделить им внимание, а молодой человек из квартиры этажом ниже дважды приглашал ее на ужин.

Лиза отказывала всем. Она не желала ни с кем заводить романтических отношений, по крайней мере пока. Быть может, когда-нибудь ее посетят совсем иные чувства, но сейчас в ее жизни мужчин было вполне достаточно: Гарри Гринбаум, Пирс и Ральф. И других ей не требовалось.

На Рождество Джекки собиралась поехать домой в Борнмут и пригласила Лизу с собой.

Приглашение было тактично отклонено. Джекки все время жаловалась на своих родителей, в особенности на мать.

— Ты не поверишь, Лиза, — ворчала она. — Моя мать живет по принципу: есть место для всего, и все должно быть на своем месте. Дом выглядит нежилым, как музей. Ты не успеваешь раздеться, как твою одежду утаскивают и прячут в какой-нибудь шкаф, в котором ее ни за что не отыскать. Это доводит отца до белого каления. Он все время сидит у себя в кабинете, даже по ночам — кажется, я не говорила тебе, что он зубной врач? Только так он сохраняет остатки душевного спокойствия. И то, что я такая растрепа, — это, наверное, реакция на мое воспитание.

Так что провести целых два дня с родителями Джекки — пожилые тетушки, которые регулярно снабжали ее купонами, тоже там будут — показалось Лизе не лучшим способом встретить Рождество. Кроме того, мистер Гринбаум и Мириам пригласили ее на рождественский обед.

— Я думала, что ортодоксальные евреи не празднуют Рождество, — чопорно поджав губы, заметила Джекки.

Отчего-то она крайне неодобрительно относилась к Гринбаумам. Лиза подозревала, что Гордон был еще и антисемитом.

— Они и не празднуют, но ведь что-то есть им все равно надо, — ответила она. — Так что это будет самый обыкновенный еврейский обед. Кошерный, — закончила она со знанием дела.

Лиза получила огромное удовольствие, покупая подарки для своей семьи: деревянные игрушки для малышей, шарфы и перчатки для братьев, брошки для Нелли и Джоан и трехрядное жемчужное ожерелье и заколку для мамы. Каждый презент она завернула в бумагу с изображением святых, перевязала их атласными красными лентами и приложила к каждому свертку небольшое поздравление. Лиза представила себе, как праздничная посылка приходит на Чосер-стрит и малышня с восторгом пищит и прыгает вокруг стола, разрывает бумагу и раздает подарки адресатам. Хотя, может статься, посылка придет, когда мама будет одна, и тогда она успеет развесить подарки на елке.

Кроме того, Лиза послала родным поздравительную открытку со словами: «От вашей Лиззи, с любовью», но по-прежнему не указала своего обратного адреса.

От вечеринок у Лизы голова шла кругом. Класс драматического искусства устраивал специальное торжество по случаю окончания семестра, и кое-кто из студентов тоже организовал пирушку. Ральф и Пирс пригласили ее и Джекки немного посидеть и выпить в воскресенье накануне Рождества. Пирс тоже отправлялся домой на Рождество, и Лиза ощущала напряжение, возникающее между друзьями всякий раз при упоминании об этом.

В сочельник мистер Гринбаум не закрывал свой магазин до самого вечера. В тот день Лиза попрощалась с Джекки с утра, поскольку та заканчивала работу в обед и прямо из конторы отправлялась на вокзал. «Надеюсь, ты хорошо встретишь Рождество, — печально сказала Джекки, когда они расставались напротив “Хэрродса”. — А мне это не светит».

— Мисс Лиза О’Брайен, вы ведь не возражаете против того, чтобы немного поработать в такой особенный день? — осведомился мистер Гринбаум. — Видите ли, все магазины будут открыты, и я рассчитываю, что сегодня днем дела пойдут особенно удачно. Ну, знаете, многие спешат купить подарки в самую последнюю минуту.

— Я возражаю, и даже очень, — сурово ответила Лиза. — Но вы такой тиран, что, пожалуй, прикажете высечь меня плетью, если я откажусь.

— Вот это правильно. Смейтесь над стариком, смейтесь, ведь он не может дать вам сдачи.

— У вас хорошо подвешен язык, и вы всегда можете укусить в ответ, — парировала Лиза.

Она наслаждалась их ежедневными шутливыми перебранками. Если они не разговаривали о книгах, то обменивались добродушными подначками и оскорблениями.

Мистер Гринбаум вздохнул.

— Ах, Минни Копек! Почему я не послушал тебя? А ведь ты так меня умоляла! Если бы я поддался на твои уговоры, то сейчас жил бы с тобой в раю, а не выслушивал язвительные замечания и оскорбления от сварливой супруги и тощей девчонки, которая не питает ко мне ни малейшего уважения.

— Перестаньте кормить меня байками о Минни Копек. В конце концов, кто она такая?

— Одна полная леди. Она танцевала стриптиз — это было непристойное зрелище. Но я мог бы приклонить голову к ее пышной груди и обрести покой вместо всего этого… — Мистер Гринбаум развел руки в стороны, окинул взглядом свой магазин и пожал плечами.

Лиза звонко рассмеялась.

— Прекратите, Гринбаум. Вы любите свою жизнь, вы любите Мириам, и вы любите свои книги.