Григорий закурил. В последнее время он курил все больше и больше, прикуривал одну сигарету от другой и стал баловаться авиационным спиртом. Эти пристрастия укрепились после одной из драк в самом начале карьеры Малышева — владельца частного сыскного бюро. Тогда он был очень молод, беспредельно нахален и неопытен, и одна выслеженная им дама решила отомстить. Ее муж, видный предприниматель, имевший три квартиры в Москве и две в Питере, два джипа и тойоту, два кирпичных коттеджа — в Баковке и Завидово, ну, остальное по мелочам, подал на развод. А даме вовсе не мечталось терять такого богатенького супруга-спонсора.

И однажды мрачноватым сырым ноябрьским утром Малышева, когда он был без машины, подкараулили неподалеку от офиса трое молодчиков в масках, ловко воспользовались преимуществом неожиданного появления и серым рассветом и попытались с наскоку свалить Григория с ног. Пока он сориентировался и вступил в битву, один из бугаев напрочь выкрошил ему армейскими тяжелыми ботинками передние верхние зубы, а другой сломал нос.

Малышев никогда никому не рассказывал — он вообще был не из откровенных — почему в то хмурое утро оказался без машины и далеко не столь ловок, как обычно.

Накануне вечером он довольно прилично нализался в одиночку в своем кабинете. Какая-то непрошеная и незваная тоска одолела его нежданно-негаданно… В последнее время она нападала нередко. Но чем больше Григорий заливал ее водкой, тем навязчивее и настырнее она становилась, являясь все чаще.

Он заснул в автобусе и заехал на другой конец города. Проснулся на конечной, вышел — один среди глухого снежного островка на ветру и морозце. На черном высоком небе едва тлели две крохотные звезды, тоже сжавшиеся от холода. Подошли две девицы сомнительного вида и прочирикали нежно:

— Дядечка, пошли с нами — отогреем!

Григорию было одиноко и зябко. И он пошел. Оказалось — местные проститутки районного масштаба. Хорошие девочки, ласковые… Согрели его чайком и водочкой, обслужили по полной программе. Он и дальше повадился навещать их тайком от всех. Долго боялся подцепить от них какую-нибудь гадость, но расстаться никак не мог. Один раз расплатился с ними материнскими серьгами. Почему ему это вдруг пришло в голову? Мать плакала, жалела серьги, они у нее, такие дорогие, были единственные…

Но это позже. А в то утро, кое-как отбившись, Малышев поплелся в агентство. Он ввалился в офис с трудом, но со смехом, поскольку, в конце концов, ему чудом удалось справиться с тремя бугаями — помогла выучка школы ФСБ, не зря он туда так рвался! Любочка, увидев его, окровавленного, встала со стула, помертвела хорошеньким личиком и вдруг громко, монотонно, на одной тягучей ноте завыла, как истошно воют в деревнях бабы на похоронах.

Подчиненные обомлели.

— Все замолчали и перестали причитать! Точка! — скомандовал Григорий. — Где там наша аптечка?

Любочка притихла и бросилась к шкафу, но на полдороге остановилась и крикнула:

— Я вызову "скорую"!

— Ну, это обязательно! Куда же без нее? — ухмыльнулся Малышев разбитыми губами. — И заодно, пожалуйста, милицию!

Люба заревела в голос.

— Что вы сидите, как приклеенные, типа Джеймсы Бонды?! — гаркнул на сотрудников Григорий. — Любе — валерьянки, а мне — йоду! А потом машину и в травмопункт! Снимок морды надо сделать. И пальцы вон покалечены.

Нос сросся на зависть всем врагам, а зубы, конечно, новые не выросли, пришлось вставлять. Зато позже Малышев с удовольствием травил байки подчиненным:

— Мне сделали съемный мост, но я его носить не могу. Только надену — тянет на рвоту.

Зубы ему поставили на штифтах, и всего три. Остальные уцелели.

— Тебя потому мутит, что у тебя организм токсикозный! — однажды серьезно заявил Никоша.

Шеф вытаращил глаза:

— Как у беременной бабы, что ли?

— Почти, — невозмутимо кивнул Николай. — Ты давно отравился никотином и спиртом. А от курева знаешь чего бывает? Самый настоящий рак!

— Чего бывает?! — грозно приподнялся со стула босс. — Ты говори, Колян, да не забывайся! Предсказатель! Прорицатель хренов!

Никоша притворился, что испугался, и замахал руками:

— Шуток не понимаешь? Чего ты паникуешь? Ну, сблевал разок-другой по пьяни! Велика важность! А психуешь так, будто и впрямь раком заболел!

Малышев погрозил ему кулаком, и Никоша с громким хохотом выкатился из кабинета. Но вечером заглянул к начальнику с лукавой физиономией:

— Привет, шеф! Видишь — тебя опять смешали с говном!

— Что?! — грозно спросил Григорий. — Ну, и надоел ты, Колян! Как чирей на заднице!

Хитрый Никоша сделал вид, что ничего не услышал:

— Объясняю тебе, шеф, как туповатому! У тебя инициалы Г. В. Вот, смотри, письмишко пришло, адресованное "Малышеву Г. В.". Геве — говно, Малышев — говно!

— Катись, идиот! — гавкнул Григорий. — И к Любке больше не приставай!

— Да ладно, что она, тобой купленная? — ласково промурлыкал Никоша. — А тут ко мне на улице подошла вчера одна шлюха мордастенькая и стала жаловаться на жизнь. В словах спьяну путается. Говорит, ихний этот, как его, спонсор… Задумалась. Нет, не спонсор, а сутенер, точно, вспомнила, наконец! Так вот он их заставляет за сутки работать с шестьюдесятью клиентами и учит только сосать! Они жалуются: ни в писку, ни в попку, а лишь сосать! И в сутки — по шестьдесят клиентов! Представляешь, шеф, какая у них жуткая жизнь? Жалко девок, правда? Ни за что пропадают!

— Вон! — заорал Григорий.

Никоша заржал и исчез, тихо и бережно закрыв за собой дверь.

После того нападения Малышев стал более осмотрительным и часто автоматически проводил по еле заметному шраму на носу. Словно проверял, на месте ли памятный след. Забавно, точно так же почему-то делал Илья…

— Я слишком быстро уехал, — виновато признался он. — Но я не мог больше там быть. Мне надо было учиться…

— Я что, высказывал претензии? — хмыкнул Малышев. — Твоя личная кузина, в конце концов… А следующим летом она приехала в Москву поступать в университет?

— Да, — кивнул Илья. — Свалилась мне на голову, поскольку я сам тогда не знал, что делать и куда податься…

Он до того замучился и устал, что даже забыл о приезде Инги. Они практически не переписывались, писали в основном мать и изредка тетка, к письмам которой делали коротенькие приписки дядька и сестра.

Письма все до одного были подозрительно ровные, гладкие, как озерная поверхность, оптимистичные… Все у них хорошо, даже отлично. Дела идут на лад, никто не болеет, Инга работает в газете, очень довольна… Тетке полегчело, получшало с позвоночником…

"С чего бы это вдруг? — недоверчиво, скептически хмыкал Илья. — У матери тоже все в полном порядке. Ну и дела… Какой там порядок, если она, выбиваясь из последних сил, сумела прислать мне денег лишь на самую плохонькую и дешевую куртку на всем Черкизовском рынке…"