Серёжа давно знал, что они собираются на чердаке. Он только Вовке не хотел рассказывать про то, как однажды вечером его, Серёжу, ни за что ни про что обозвали шпионом, больно дёрнули за ухо, сунули ледышку за воротник. Это Вовке знать совсем не обязательно, и рассказывать об этом было неприятно.

«Интересного-то ничего у вас там нет», – сказал Максим, смотал свою верёвку и пошёл.

Вовка и Серёжа тоже отошли от девчонок. Ничего интересного – пьески какие-то репетируют.

…Когда Серёжа шёл по двору за Вовкой и Вовка сказал про кошкин дом, Серёжа вспомнил этот разговор.

Так и оказалось – Вовка привёл Серёжу за гаражи. Было ещё не совсем темно. Лестница стояла на месте, и они быстро поднялись наверх. На чердаке было тихо, темно и спокойно.

Серёжа открыл сумку, Звёздочка и Паша выскочили на пол. Они перестали мяукать, обошли чердак. Кошки видят в темноте, что-то они разглядели, успокоились, стали есть. Вовка подливал в миску молоко, положил на бумагу рыбу, колбасу. Серёжа вытащил из сумки подстилку, положил в самый дальний угол, туда, где не дуло.

Сегодня кошки останутся здесь.

Вовка сказал:

– Ничего, всё-таки лучше, чем на улице.

Звёздочка – очень умная кошка. Она сразу поняла, что это теперь её дом. Легла на подстилку, Паша ткнулся в её бок и притих.

Серёжа с утра не был дома, и ему не хотелось домой. Но надо было идти. Когда нет выбора, раздумывать бесполезно.

Круглое окно не закрывается. Кошки будут выходить во двор. Мало ли что может с ними случиться. Люди бывают всякие: бывают хорошие, а бывают и злые. Об этом лучше не думать.

– Завтра к вам приду, – сказал Серёжа кошкам, – вы не бойтесь. И поесть принесу, и вообще повидаемся.

Вовка молчал. Ему нечего было сказать. Он сделал всё, что мог. И Серёжа был ему благодарен.

Дома Серёжа вытряхнул из копилки серебро. На первое время хватит на рыбу и на мороженое, к которому пристрастился за несколько дней до беды Пашка.

Мама ничего не сказала, когда Серёжа пришёл. Молча взяла большую сумку, влезла на табуретку и положила сумку на антресоли.

Серёжа ей тоже ничего не сказал.

Он пересчитал деньги из копилки. Потом постелил постель и лёг. Такой длинный и тяжёлый был сегодня день. Но было и светлое воспоминание – девочка Маша. Особенная, очень хорошая девочка.

Ему представилось, как Маша принесла домой клетку с Кирочкой, как Машина мама, похожая на Машу, обрадовалась.

«Наконец-то наш Кирочка дома. Я так волновалась – вдруг он чем-нибудь болен. Просто места себе не находила».

У такой девочки и должна быть замечательная мама.

Так закончился этот тяжёлый день в жизни Серёжи.

Он заснул.

Теперь Серёжа всё время бегал на чердак, проведывал своих Звёздочку и Пашку. Кормил их, играл с ними. И было ему всё равно плохо: одно дело, когда те, кого ты любишь, – с тобой. Другое дело – вместо дома какой-то чердак.

Хорошо ещё, что девчонки во главе с Олей Савёловой охладели к своему штабу. Они теперь почти не приходили сюда. Когда штаб перестал быть тайной и о нём узнал весь класс, девчонкам стало совсем не интересно.

Серёжиным кошкам просто повезло.

Но в остальном хорошего было мало – жить на чердаке, конечно, можно. Но хорошего в этом мало. Тем более для тех, кто привык не скитаться по чердакам, а жить дома.

А тут ещё Вовка умудрился заболеть краснухой, и к нему нельзя было ходить. Вовкина мама сказала по телефону:

– Краснуха – болезнь очень заразная. Бегаете где попало, вот и подхватил. Нет, к нему нельзя. Нельзя, я сказала. И к телефону нельзя – он в платке и не слышит.

Бедный Вовка, ему ещё и платок повязали. Унижают, как хотят.

Сегодня мама сказала:

– Таня, у нас будут гости. Надень розовое платье. Что ты всё разгуливаешь в этой рабочей одежде?

Почему маме не нравятся Танины джинсы? Такие удобные, старенькие, ловкие. И карманов много, это же очень хорошо, когда много карманов. В одном плоский камень, Максим его нашёл около стройки и подарил Тане. В другом кармане конфета «Вишнёвый крем», Максим тоже любит такие конфеты. В третьем – картинка с медвежонком, двухкопеечная монета – вдруг захочется кому-нибудь позвонить из автомата, была бы только монета.

– На кого ты похожа, Таня, с этими набитыми карманами? Ты же девочка! У девочки непременно должно быть желание приодеться.

Всю жизнь Таня слышит это восклицание: ты же девочка! Ну и что же теперь делать, если девочка? Ходить на цыпочках? Носить розовое платьице в оборочках? Говорить тоненьким фальшивым голоском? Притворно смеяться, когда совсем не смешно? Не лазить через забор – «ах, мне страшно!» – и закатывать глаза? Ах, я боюсь собак, мальчишек и пьяных! Ах, какой хорошенький кружевной воротничок!

А если ей интересно про мушкетёров, а про воротничок неинтересно, хоть тресни. Если ей нравится ничего не бояться – ни высоких заборов, ни злых собак. Если с Максимом, когда он разговаривает с ней, можно не притворяться нежным созданием, а болтать обо всём, что в голову приходит, – о подводных лодках, о змеях и черепахах, о летающих тарелках? И ему с ней интересно, он слушал её, он рассуждал с ней о серьёзных вещах. Стал бы он говорить серьёзно и откровенно с Олей? Или, например, с Людкой? Никогда бы в жизни не стал.

Таня вздыхает позаметнее, для мамы, и надевает розовое платье. Подол топорщится, торчат длинные голые ноги. И рукавчики фонариком кажутся дурацкими, становится почему-то стыдно.

Гости приходят не по одному, а сразу, всей толпой. И в маленькой передней становится очень тесно, Таню забивают в угол. Её никто не замечает, все кричат, перебивая друг друга.

Толстая женщина кричит:

– Представляете – входим в подъезд, и вдруг Цуцульковские! Мрак! Вот встреча!

Цуцульковский, которого Таня тоже видит в первый раз, причёсывается. Он несколько раз проводит по блестящей лысине расчёской, потом ещё зачем-то приглаживает голую макушку ладонью и гудит басом:

– Лидочка появилась в подъезде, как небесное видение. Порхнула к лифту, я не узнал её. Но сердце подсказало – Лидочка!

Постепенно гости входят в комнату – жена Цуцульковского, худая, чёрная, гладко причёсанная на прямой пробор. И волосы, туго затянутые, блестят. И ещё мужчина в замшевом пиджаке, с трубкой в зубах.

Бывшие мамины одноклассники.

Папа в новом костюме и в новой рубашке очень радостно улыбается, потирает руки. Таня теперь сидит в углу дивана, она знает: когда папа потирает руки, ему не по себе. Но говорит он радостным голосом:

– Пожалуйста, милости просим. Слышал о вас много, конечно, конечно.