Но дело было даже не в том. Возмутила Полякова другая сводка– не Информбюро, а дежурного УВД по городу. Вчера в центральном универмаге –угол Свердловки и площади Минина – приключилась дикая история. Там выдавалишерстяную материю. Некий гражданин купил отрез на костюм за девятьсот рублей итут же продал за три с половиной тысячи. Около магазина началась драка.Полсотни же милиционеров были заняты не тем, чтобы наводить порядок, а тожежелали получить материал. В сводке, как и полагалось, отражалась не толькокартина происходящего, но и «настроение населения», то есть приводились репликиграждан. Они были таковы: «Вакханалия спекуляции и блата… Зверинец спекулянтоввсякого рода… Жутко честному человеку… Война рождает героев и поднимает накипьчеловеческих отбросов… Раньше было: нетрудящийся не ест, а теперь наоборот:трудящийся не ест!» («Это намек на блат», – пометил в скобочках сотрудник,который составлял отчет.) И еще реплики: «У нас почти поголовное воровство встоловых, магазинах… Наше общество, можно сказать, разделилось на воров иограбляемых… Беда в том, что нет всенародного контроля, как это было в 18 –20-м годах. Да, в те годы мы сдавали золото, чтобы помочь голодающим детям, яколечко венчальное покойной жены отнес, а теперь эти детки выросли, нажралиряшки и нас гнобят, последнее отнимают! Неужели мы доживем до того времени,когда можно будет не думать о куске хлеба, можно будет прийти – и просто купитькакую-то жалкую тряпку, без талонов и очередей? Да в былое время приличные людитакие и не брали, небось одни ночлежники из пьесы Горького «На дне» на себянатягивали! А мы за ней – в драку…»

Читая сводку, Поляков чувствовал себя как человек, идущий потонкому, тончайшему, чуть-чуть схватившемуся льду. Этот лед был – его вновьвозникшая любовь к Родине, к России, – слабый такой ледок, еле затянувший, елескрывший былую ненависть. Такие случаи, вроде драки из-за шерстяных отрезов,заставляли лед не просто трескаться, но и вовсе исчезать, а его, Полякова, –проваливаться в прежнюю темную бездну, из которой, раз провалившись, он мог ине вынырнуть, потому что она тянула, она была знакома и привычна…

Случай с новорожденным несколько воскресил его. Ведь оченьможет быть, он жизнь ребеночку спас. А что вы думаете? В такой ветреный, хоть ижаркий, весенний день, без воды, без пеленок, с полуживой и слишком молоденькоймамашей, которая явно не знала, что делать и как быть… Куда только ее мужсмотрел, что отправил девчонку на сносях одну бродить по городу! Поляков, будьу него беременная жена, дохаживающая последний срок, глаз бы с нее не спускал.То есть посадил бы под замок и не выпускал из дому, а сам звонил бы каждыеполчаса домой, пока не родился бы ребенок…

Тут Поляков сообразил, что ему вряд ли светит обзавестисьженой на сносях, это раз, а два – это то, что муж той женщины, конечно, нафронте, оттого и не следит за каждым ее шагом, не запирает на замок и не звониткаждые четверть часа. И тем не менее у него есть теперь сын. А может, дочь…Поляков сообразил, что даже не знает, мальчик или девочка этот ребенок, которогоон теперь воспринимал как своего крестника.

А впрочем, неважно, кто он. Его можно звать каким-нибудьименем, которое равным образом подходит и мальчику и девочке. Александром(Александрой), например. Их всех в детстве зовут Сашами или Шурами.

Ну да, девочку называют Сашенькой, а мальчика – Шуркой…

Шуркой Русановым, верно? Верно? Ну, признайся себе, что тыдумаешь сейчас о нем и о том выстреле!

С безвозвратно испорченным настроением, зло оскалясь,Поляков пошел на станцию, думая, что сейчас выражением лица напоминает недобровольно сдающего кровь человека, а, наоборот, кошмарного вампира.

Впрочем, кровь у него оказалась нормальная – алая, а нечерная или свернувшаяся, как можно было бы ожидать.

И даже не голубая!

Исполнив свой «гражданский долг», Поляков сидел околокабинета, дожидаясь, когда можно будет разогнуть руку, когда перестанет кровитьмаленькая ранка (да и голова, если честно, кружилась… от волнения он мало елпоследнее время, зато курил непомерно много), как вдруг увидел Ольгу Аксакову,которая шла по коридору. Она была одета в застиранный халат с завязками, иПоляков вспомнил, что Ольга работает санитаркой в военном госпитале. А здесьона как оказалась? Работу сменила, что ли?

Ольга узнала Полякова, что стало понятно по встревоженномублеску ее глаз, но не поздоровалась и вообще сделала вид, что в жизни его невидела.

Поляков отвел взгляд.

Вид девушки был ему неприятен. Почему-то с Ольгой для негобыли связаны самые трагические мгновения жизни: убийство Русанова, гибель Лизы,потом Охтина… Что за роковая роль отведена ей в судьбе Полякова?

Он хотел уйти, чтобы снова не встретиться с ней, но тутОльга вышла из кабинета, волоча какой-то неудобный ящик. Поляков понял, что онаприезжала из своего госпиталя за кровью, необходимой для операций. Ящик былнастолько тяжел, что тонкая фигура Ольги гнулась на сторону. В первый разПоляков заметил, что у нее покатые плечи, как на старинных картинах. Емуказалось, что женщин с покатыми плечами уже и на свете не осталось.«Ликвидированы как класс!» Ну, может, эта – последняя?

В общем-то, Поляков не отличался особой галантностью, да иголова все еще кружилась, однако сейчас его словно сорвало с лавки, на которойон сидел.

Выхватил у Ольги ящик, поволок.

Зачем? Ему-то какое дело, тяжело ей или нет?!

Но раз взялся за гуж, волоки теперь неподъемный сундук скрасным крестом на крышке!

Идя рядом с Ольгой, Поляков ощущал ее страх. И вдруг пришелв бешенство.

Да что он ей сделал, этой Аксаковой, чтобы так трястись? Ондважды выручил ее, вот и все. Выручил из очень непростых ситуаций. Теперь вотсундук несет… Она же дрожит так, будто идет рядом с каким-то палачом. Почемуона боится? Она ведь не может знать о том, почему и как погиб ее дядя!

Может быть, она тоже больше доверяет чувствам, так же как ион? Эфемерным чувствам, а не конкретному знанию?

От последней мысли Полякову стало вовсе тошно. Вдобавок ончувствовал себя хуже и хуже. Ящик оказался слишком тяжел. Слишком много кровион сдал, вот что.

«Не хлопнуться бы в обморок, – подумал мрачно. – А то паду кее ногам…»

Попытка пошутить не удалась. Дурацкая была попытка!

Наконец какой-то рыжеватый малый забрал у Полякова жуткийсундук. Им оказался шофер госпитальной машины. Он тоже был перепуган до дрожи,но его панический вид Полякова не раздражал, а только смешил. Стоило жевзглянуть на бледное лицо Ольги, как он разозлился еще сильней.