Пистолет мешал ему, упираясь в перила. Усмехнувшись, Игорь убрал его в брючный карман. Что может случиться в такую ночь? Разве что во дворе подерутся собаки… Сверху он наблюдал за псами, между которыми явно назревала ссора. Двое из них кружили, словно огромные рыбы, и, молча выцеливая противника, неотвратимо сближались. Третий пес (возможно, это была сука) поскуливал, ожидая зрелища. Нефедов тоже затаил дыхание… Еще мгновение, другое… и тишину разорвал оглушительный жуткий ряв. Псы сражались остервенело, – вгрызаясь взаимно во что придется, противники драли друг друга, то вскидываясь на дыбы, то в положении лежа, катаясь и выметая шкурами двор. Третий пес или сука, не решаясь принять ничью сторону, суетился вокруг и сзади кусал обоих дерущихся.

Казалось, такое побоище должно было завершиться трагически, но, к удивлению Игоря, кончилось оно неожиданно скоро и без вреда для кого-либо. Просто все три собаки замерли, будто в живой картине, и, повернув в одну сторону свои морды, стали дружно принюхиваться. Что-то их отвлекло… что, Игорь понял с некоторым опозданием, когда вслед за собаками ощутил запах жаренного на углях мяса.

Где-то неподалеку люди затеяли шашлыки. Нефедову сделалось грустно; он осознал, что снаружи, за забором усадьбы-крепости, продолжалось течение жизни. Владельцы частных подворий кушали барбекю; жители многоэтажек пили чай с пастилой и смотрели новости. Новости этим вечером были, наверное, те же, что и всегда. Горожане питались чем бог послал, или уже читали инструкцию к слабительному, или отходили ко сну, или затрагивали перед сном соседа по двуспальной кровати.

Обстоятельства отделили Нефедова от остального человечества. В то время как обыватели прощались в постелях с мыслями, Игорь должен был с пистолетом в кармане всматриваться в темноту. Но он сознавал свою миссию; ведь он был женат на филологе и хорошо понимал, что рукопись Почечуева стоила всех хлопот.

– Как ты, дружок? Комары не заели?

Это был Ксенофонтов. Он подошел к Нефедову и встал рядом, облокотясь о перила.

– Ночь-то какая! Шашлыком пахнет…

– Да, ничего… – суховато ответил Игорь.

Ксюха искоса на него взглянул.

– Ты, вижу, обиделся на меня…

– За что?

– Ну… за то, что я накричал на тебя при всех.

– Ты разве кричал?

– Не помню…

Ксенофонтов вздохнул, плюнул с балкона вниз, помолчал в задумчивости…

– Ты, Гарик, не обижайся, я злюсь на тебя от зависти… Нет, правда… Хорошо у тебя все устроено! За эти твои проказы Надя должна была встретить тебя сковородкой… и что же? «Милый, куда ты?»… Противно слушать!

– Меня рукопись выручила.

– Вот и рукопись подвернулась…

– Да она меня чуть не убила.

– Так не убила же! – Ксюха в волнении сотряс перила. – Нет, ты скажи мне, за что она тебя так любит?

– Кто?

– Твоя Надя!.. Почему эти женщины любят одних за так, а других только за их машину?

– Сложный вопрос…

– То-то что сложный… – Ксюха плюнул опять с балкона. – Но какой бы он ни был, решать надо срочно.

– Почему?

– Машине моей кирдык приходит.

– Сочувствую…

Они помолчали.

– Но… как же Леночка? – осторожно поинтересовался Нефедов.

– Какая?.. Ах да! – Лицо Ксенофонтова просветлело. – Хорошо, что ты мне напомнил… Женюсь! Непременно женюсь… если не подведет машина.

– Вот видишь, не все потеряно.

– Думаешь, стоит рискнуть?

– Просто уверен.

– И будет все хорошо?

– Не знаю…

– Зачем же тогда…

– Чтобы тем, кто женат, не завидовать.

– Ты, наверное, прав…

Друзья призадумались.

Потом они обнялись за плечи и так ушли с галереи.

В доме все оставалось без перемен. Украинка Галка спала, разметав власы по столу. В углу шушукались Шерстяной с Марыськой. Остальные гремели чашками, разливая на ощупь остывший чай.

– Как там на границе – тихо? – спросил Галя вошедших.

– Тихо, – доложил Нефедов. – Твои соседи шашлыки жарят.

– Ничего, – Галя пристукнул кулаком. – Будет и на нашей улице праздник.

Игорь помялся.

– Вы извините, братцы… – пробормотал он, смущаясь. – Что-то мне спать очень хочется. Галя, можно я где-нибудь у тебя прилягу?

– Дезертир! – осуждающе прогудел хозяин. – Ладно, сдай оружие Шерстяному и вали на диван.

– Где муж, там и я, – объявила Надя.

Пожелав остающимся спокойной ночи, Нефедов с Нефедовой пошли вниз, в комнату с белым диваном. После некоторых блужданий по темному дому они разыскали и комнату, и диван, а на диване они нашли свою спящую дочь. Катя лежала клубочком, под голову подложив рюкзачок с «Провозвестием».

– Бросили нашу девочку, – покаянно прошептала Надя.

Она скинула тихонько туфли и осторожно легла с Катей, обернув ее своим телом. Потоптавшись немного, Нефедов опустился на свободную часть дивана и попробовал тоже прилечь.

– Тише! Ворочаешься, как слон…

Конечно, слова эти Надя пробормотала бездумно. Это просто была дежурная фраза, одна из тех, какими супруги обмениваются перед сном. Произнесенные слабеющими устами, они заменяют формальное пожелание спокойной ночи.

Но было бы странным и, наверное, даже неправильным, если бы Игорь в ту ночь мог спать спокойно. Ведь на диван и вот эти семейные нежности он променял боевое братство. Пусть Нефедов не верил в ночное нападение Живодарова или тем более немцев, но он бросил товарищей, выбыл из действующих рядов… Катя, брыкнувшись, вздохнула прерывисто, и то же за ней повторила Надя. Обе были давно во власти женских своих сновидений, а он даже на краю забытья все еще рядился со своей совестью.

В наступившей иной действительности спор этот Игоря с самим собой поначалу продолжился, но скоро был прерван выстрелами и криками. Нефедов вскочил с дивана и с пистолетом в руке выбежал на галерею. Там все уже было окутано пороховым дымом. Толя Хохол с колена раз за разом палил в темноту, а Галя туда же швырял гранаты, которые слабо хлопали, разбрасывая искры.

– Отсырели, проклятые! – прокричал он, обернувшись к Нефедову.

– Что происходит? – спросил Игорь тревожно. – Почему не горят фонари?

– Они взорвали подстанцию, – пояснила Марыська, вывернувшаяся откуда-то с лицом, изукрашенным маскировочным гримом.

– Кто – они?

– Будто бы сам не знаешь!