– Ох, жаль, что тебе приходится узнавать все от меня, – вздыхает миссис Эйвери сочувственно, хотя ликующие нотки в голосе выдают ее с головой.

Она выпрямляется и сцепляет пальцы на руле – как, полагаю, делает перед речью на каком-нибудь важном заседании. Затем приступает к рассказу:

– Мы с твоим отцом влюбились друг в друга еще в школе и начали встречаться в десятом классе, а сразу после выпускного обручились. Как же молоды мы были! Следовало догадаться, что ничем хорошим это не закончится. А потом мы разъехались по разным университетам: твой отец отправился в Белмонт изучать театральное искусство; я же целилась выше – поступила в Йельский на факультет политологии. Знаешь, творческие профессии столь ненадежны, никакой стабильности. Для твоего отца я была слишком здравомыслящей в этом вопросе, что нас и отдалило, а потом он встретил в Белмонте другую – ту, которая проявила к его актерским грезам больше энтузиазма, чем я.

– Мою маму, – выдыхаю я.

Родители давно в подробностях рассказали мне, как познакомились: встретились в Белмонтском университете здесь, в Нэшвилле. Мама приехала из Южной Каролины, чтобы жить в наполненном жизнью городе, и во время учебы встретила папу. Ей нравился его выбор карьерного пути, а ему нравилось, что она поддерживала его мечту. Они поженились после выпуска из университета и поселились в Фэрвью, в доме, где я прожила первые шесть лет своей жизни.

Вот только сейчас миссис Эйвери пересказывает эту историю в совершенно ином свете.

– Да, твою маму, – с горечью подтверждает она. – Можно подумать, что, встретив другую, Эверетт проявит любезность и расторгнет помолвку. Но твои родители решили видеться за моей спиной в течение двух месяцев; я, видишь ли, училась в нескольких часах езды, а твой отец уверял потом, будто хотел расстаться со мной лицом к лицу и ждал моего приезда. Честно говоря, я предпочла бы сразу узнать правду, по телефону – черт, даже сообщение бы сошло. Но нет. Практически Эверетт мне изменял.

– Вы врете, – выдыхаю я сквозь стиснутые зубы. – Это все неправда!

Мэр Нэшвилла утверждает, что мой папа изменял ей… с моей мамой? Папа должен был жениться на Лианне Эйвери? Все это никак не может быть правдой. Родители рассказали мне, как познакомились, и в их версии событий отсутствовала папина помолвка с другой женщиной. Во рту появляется неприятный привкус.

– Мила, сама посуди, ну зачем мне о таком врать? – говорит миссис Эйвери голосом, казалось бы, пропитанным жалостью, и смотрит на меня, склонив голову. Она сама прекрасно видит, что я не верю ни единому ее слову. – Мы расторгли помолвку. Мне потребовалось несколько лет, чтобы оправиться от произошедшего, в то время как твои родители спокойно поженились. Потом я кое-кого встретила, стала матерью и с головой ушла в работу в местной администрации. А затем твой отец дебютировал в Голливуде…

В голове проносится реакция моих родителей на упоминание имени мэра. Мама распахнула глаза и притихла; папа пришел в такую ярость, что захлопнул экран ноутбука… Очевидно, между ними и Лианной Эйвери действительно что-то произошло, но ее рассказ…

Нет, наверняка дело в другом.

– При чем здесь его голливудский дебют? – выдавливаю я, несмотря на дрожь в голосе.

– При том, что о твоем папе заговорил весь мир. Вот он и запереживал, как бы я не поведала прессе, что любимчик публики Эверетт Хардинг однажды изменил своей верной, трудолюбивой невесте. Никто не любит изменников, верно? Такое пятно на репутации! Представь себе… – Миссис Эйвери откидывается на спинку и впервые за вечер кажется не столько обиженной, сколько оскорбленной и немного печальной. – Твои родители пытались от меня откупиться, Мила. Некий Рубен Фишер хотел прислать мне внушительный чек в обмен на договор о неразглашении. Естественно, у меня есть чувство собственного достоинства, я не стала ничего подписывать. И я не намерена предавать огласке правду об Эверетте Хардинге ради своей же карьеры.

– Как же… – Я трясу головой и тру глаза, надеясь, что, когда снова их открою, окажусь где угодно, только не здесь. – Ничего не понимаю…

– А по-моему, ты все понимаешь, Мила. Я рассказала тебе это не для того, чтобы расстроить, а лишь для того, чтобы ты поняла: нашим семьям действительно лучше не пересекаться. Уверена, твои родители согласились бы со мной, – мягко говорит миссис Эйвери.

Она нажимает кнопку, открывающую пассажирскую дверцу, тем самым давая понять, что разговор окончен. Затем хватается за руль и, устремив взор вперед, добавляет:

– Надеюсь, Мила, ради своего же блага ты не задержишься у нас надолго.

Я выхожу из машины совершенно ошеломленная.

В воскресенье мы не идем на службу в церковь.

Попай переутомился, и тетя Шери решила, что лучше нам остаться дома. Она даже не догадывается, насколько я рада – не думаю, что готова вновь встретиться с обоими Эйвери после вчерашнего шокирующего открытия.

Сейчас середина дня. Я вымыла посуду после обеда, вернулась в свою комнату и теперь валяюсь на кровати, тупо уставившись в потолок. Телефон выключен и спрятан в ящик тумбочки. Жужжание кондиционера, как ни странно, успокаивает; каждые пять секунд разгоряченную кожу приятно обдувает. У меня нет сил двигаться. Даже просто думать требует слишком большого усилия. Такое чувство, будто у меня в голове сотня свинцовых гирь.

Всю свою жизнь я считала, что родители естественным образом сошлись в университете и влюбились – идеальная, старомодная история любви. Но если рассказ миссис Эйвери выдумка, то откуда ей известно, что родители встретились в Белмонте? Откуда она знает Рубена?

Конечно, эту информацию легко отыскать в интернете, однако где-то глубоко в душе, где пылает обида на папу за то, что он ставит карьеру на первое место, рождается холодное осознание, что слова миссис Эйвери – вовсе не жестокая ложь.

Меня буквально до костей пробирает ужас от мысли, что папа когда-то изменил даже не просто подружке, а своей невесте, а мама стала соучастницей в этом грязном деле. А потом он так испугался за свой имидж, которому подобная история нанесет огромный урон, что намеревался купить молчание бывшей невесты, хотя та и не собиралась ничего рассказывать. Если прошедший месяц меня чему-то и научил, так это тому, что папа готов пойти на что угодно ради обожаемого Голливуда – и безупречной репутации в глазах общественности.

– Мила? – зовет меня тетя Шери. Она стучит в дверь и, не дожидаясь ответа, открывает.

– Да? – Я не удосуживаюсь даже оторвать взгляд от потолка.

Мне не хочется сторониться тети и Попая, но сегодня я ничего не могу с собой поделать. Очевидно, они знают правду – как же иначе? Именно поэтому тетя Шери так странно себя вела из-за Лианны Эйвери и советовала мне поговорить о ней с родителями. Я не намерена рассказывать им, что мэр сама поведала мне правду о том, почему Хардинги и Эйвери не могут дружить. Заговорить об этом с тетей Шери значит… значит признать, что я верю во всю эту историю. Признать, что родители лгали мне о том, как на самом деле познакомились. И, наконец, признать, что в действительности я совсем не знаю родного отца.