Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проживу как-нибудь!»
25. Ушел мальчик из дома в армию служить.
И через месяц машину сам он стал водить.
Водил отлично, на зависть многим из ребят.
Он лихачом был, о нем так и говорят.
Летело время, писал девчонке письма он,
И незаметно для них разлуки год прошел.
День встречи с милой почти что подошел.
Но вот однажды, ведя машину, дал на спуск.
Он увидал перед собой смертельный груз.
Мальчишка малый стоял, ручонки разведя,
Солдат понял, что медлить больше уж нельзя.
Раздался грохот железа, скрежет по камням,
И ЗИЛ помятый, побитый в пропасти лежал,
А он лежал, шептал: «Прости, прощай. Я ухожу.
Не будут птицы песен петь нам поутру.
Пройдет время, весна придет и в те края.
И, отслужив, домой вернутся дембеля».
Ты, мать, не жди, ведь не вернется он домой.
И не увидит он никогда свой край родной.
Оршанский тракт
26. Оршанский тракт проложен до Херсона,
И как-то раз по этому пути
Машина ЗИЛ, груженная бетоном,
Решила «студебеккер» обойти.
А «студебеккер» вез боеприпасы.
Вела машину девушка-шофер.
Не жми на газ, не трать бензин напрасно,
Сильней у «студебеккера» мотор.
И так они гнались до поворота,
Друг друга не решаясь обойти.
А по краям бездонные болота,
И стрелочка на сотенке дрожит.
А встречный МАЗ решил судьбу иначе:
На повороте врезался он в ЗИЛ.
Не слышно больше пения мотора,
Шофер ЗИЛа у колеса лежит.
Зачем, девчонка, резко тормознула?
Снаряды от толчка разорвались.
И у руля навеки ты уснула —
Своей судьбе за это поклонись.
Измена
27. Любила девчонка мальчишку,
И он ее тоже любил.
И часто ее братишка
Записки ему приносил.
В записке она писала:
«Сергей, дорогой, извини,
Меня мама не пускает,
Сережа, любимый, прости!»
Вот в тихую ночь однажды
На свиданье шла она,
Встретился он с нею в парке,
С ним рядом красавица шла.
Стало душно и жарко девчонке,
Но та, другая, не пошла назад,
А он улыбался назло,
Смотрел ей прямо в глаза.
И губы девчонки чуть слышно шепнули
«Сергей, ты меня обманул?»
И чтобы не видели люди,
И чтобы не плакать при нем,
До боли кусала губы,
Запекшимся горем — огнем!
28 (А). Однажды в городском суде
Своими видела глазами:
Судили девушку одну,
Она дитя была годами.
Когда вводили ее в зал,
Ей все дорогу уступали.
Она просила говорить,
И судьи ей не отказали.
«Да, я воровкою была
И воровать не отходила,
Но все ворованное мной
Своему милому носила.
Однажды выгнал он меня,
Я отомстить ему решила,
Вонзила в грудь его кинжал...
Ну, в общем, я его убила».
Она сняла с руки кольцо,
Перед глазами покрутила,
И не заметил никто,
Как она кусочек яда проглотила.
Проснись же, девушка, проснись!
Тебя ведь судьи оправдали.
Но не проснулася она,
А в зале все уже рыдали.
В московском зале
28 (Б). В один из дней в московском зале
Своими видел я глазами:
Судили девушку одну,
Она мала была годами.
К суду подъехал «воронок»,
Раздался голос: «Выходите!
Держите руки за спиной,
По сторонам вы не смотрите».
Она просила говорить,
И судьи ей не отказали.
Лишь начала она рассказ,
Весь зал наполнился слезами.
«Любила вора одного
И воровать я с ним ходила.
Тогда он ласков был со мной,
Я за любовь ему платила.
В один из вечеров зимой
К нему с деньгами я спешила.
И что увидела я пред собой,
Когда я двери отворила:
Он, негодяй, уже с другой.
В один момент все поняла
И отомстить ему решила,
Вонзила в грудь его кинжал...
О судьи, я его любила!
Прости, мой милый, дорогой,
Тебя убила я невольно...
Читайте, судьи, приговор,
А то и так на сердце больно».
Она сняла с руки кольцо,
Перед глазами покрутила
И незаметно от других
Кусочек яда проглотила.
Тут пошатнулася она,
Последний вздох в груди раздался
А приговор, а приговор
Так недочитанным остался.
29 (А). Чеснок красивый парень,
Умел фасон держать,
Любил красивых девушек
До дома провожать.
Вот вечер наступает,
Чеснок идет домой,
А уличны ребята
Кричат: «Чеснок, постой!»
Чеснок остановился
Все нашенство кругом.
— Вы бейте чем хотите,
Но только не ножом,
Ромашка, друг, Ромашка!
Вступися за меня! —
Ромашка отвечает:
— Поранен, брат, и я. —
Два парня подступили,
Его свалили с ног,
Два острых кинжала
Вонзили ему в бок.
Вот утро наступает,
На праздник все идут.
А Чеснока с Ромашкой
На кладбище везут.
Арджак
29 (Б). Двенадцать часов пробило — Арджак идет домой.
Грузинские ребята кричат: «Арджак! Постой!»
Арджак остановился — грузинские кругом:
«Убейте чем хотите, но только не ножом!»
Арджак схватил бутылку,
Хотел он драться ей,
Но вдруг в него вонзилось четырнадцать ножей.
«Извозчик, за рублевку гони, гони, скорей!
Я истекаю кровью от ножей!»
Вот белая больница, вот белая кровать.
Две маленьких сестрички хотели жизнь спасать.
«Спасайте не спасайте — мне жизнь не дорога.
Хоть был я атаманом, но дрался без ножа!»
Двенадцать часов пробило — с работы все идут,
А Кольку Арджакова
