следствие физической близости, роковые обстоятельства) — один из героев погибает или уходит к сопернику / сопернице — второй кончает жизнь самоубийством или хранит верность умершему / ушедшему, т. е. изменщику, воспитывая его ребенка.

Схема второго хода может быть и иной: близость героев — испытание — разлука — «все выясняется» (разоблачаются козни соперника/соперницы; изменивший осознает свою вину; отвергнувший любовь раскаивается) — герои воссоединяются (живут долго и счастливо, воспитывая детей).

Двухходовая сюжетная схема с первым вариантом второго хода лежит в основе таких «классических» любовных рассказов, как «Суд», «Ирина», «Легенда о любви», «Марийка»[101]. Happy-end завершает двухходовые новеллы чрезвычайно редко. «Повесть о любви», «Неожиданная встреча», «Рассвет»[102], «Финал» — пожалуй, это весь перечень рассказов подобного типа.

Любовный рассказ может быть и одноходовым. В зависимости от того, какая часть схемы оказывается заполненной (первая или вторая), вычленяются:

— рассказы «о встрече» (морфология этой немногочисленной группы повестей соответствует схеме первого хода): «Аленька», «Инга»;[103] — рассказы «об испытании» — рассказы «второго хода» (здесь события начинают развиваться с момента, когда герои уже любят друг друга): «Третий лишний», «Настоящая любовь»[104], «Аленкина любовь».

Обычно если новелла строится по двухходовой схеме, первый ход предшествует второму, благодаря чему действие любовного рассказа разворачивается «по прямой». Введение же в ряде случаев фигуры рассказчика или дополнительное использование второго хода создает иллюзию дискретности, нелинейности повествования. Однако реальные изменения, которые претерпевает сюжет, невелики: схема надстраивается с обоих концов, герой проходит дополнительное испытание («Повесть о любви»), а читатель узнает о трагедии до начала основного повествования («Суд», «Интервью», «Сердце на снегу»[105]):

«Шел суд, зал был полон народу. На скамье подсудимых сидел молодой, красивый парень лет двадцати. Он со злостью смотрел на судей.

― Товарищи, прошу тишины, — сказал судья и обратился к подсудимому: — Подсудимый, за что Вы убили девушку?

Но юноша ответил твердо:

― Я ее не убивал.

― Прошу рассказать, как все произошло.

В зале сразу все смолкло, и юноша начал рассказ... («Суд»).

Среди мотивов, определяющих лицо жанра, наиболее тщательно разработаны мотивы первого поцелуя, испытания и безвременной гибели героев.

Первый поцелуй есть первый кульминационный момент любовного рассказа. Первым поцелуем в большинстве случаев завершается первый ход повествования. Можно сказать, что он «открывает врата смерти / разлуки»: один из героев тут же гибнет или смертельно заболевает:

«Я обнял ее и поцеловал в губы. Это был мой первый поцелуй. Мы дошли до угла какого-то дома. <...> Таня пошла <домой. — С. Ж.>, а я стоял и смотрел ей вслед. Когда она скрылась за другим углом дома, вдруг раздался крик. Я подбежал туда, откуда раздался крик, и увидел Таню. Она лежала на спине, в глазах стояли слезы.

― У меня что-то в спине.

Я поднял ее и увидел в спине нож. Я выдернул его и бросил. Увидев рану, я понял, что ей осталось жить мало» («Суд»).

Мотив первого поцелуя вводит мотив испытания героев на верность. В качестве такого испытания может выступать смерть любимого, болезнь, разлука, беременность героини, мнимая и настоящая измена.

Смерть — второй кульминационный момент любовного рассказа — поджидает героя на больничной постели (от редкой неизлечимой болезни: «У Иры было что-то с головой, и медицина была бессильна помочь девочке» — «Горе»), под колесами автомобиля, от удара ножом или принятого в отчаянии яда, в реке или озере. Излюбленные жанром девичьего рассказа «виды» смертей — «от воды» и «от ножа» — унаследованы им от сентиментальной повести[106].

Вне зависимости от того, как герой уходит из жизни: приняв яд, не вынеся разлуки или подвергнувшись бандитскому нападению, — он успевает оставить прощальное письмо или произнести «прощальную речь», которые служат единственной цели — увлечь оставшегося в живых за собой. Что чаще всего и происходит. Ведь покидают территорию любви, как уже говорилось выше, только вдвоем.

«Правдоподобный» мир девичьего рассказа — мир первой любви и сентиментальной смерти (или же — сентиментального счастья). Мир масок. «Герой», «героиня», «соперник», «соперница» (читай «злодей», «злодейка») — маски центральных персонажей рукописных новелл; «друг», «подруга» («подруга» может выступать и в роли «злодейки»), «мать», «отец», «бабушка», «сын» / «дочь» главных героев, «учительница» — маски «ближайшего окружения». Группу «мимоходящих» (термин В. Н. Топорова) составляют «одноклассники», «соседи», «односельчане» и «прохожие». «Ближайшему окружению» и «мимоходящим» отведена роль зрителей: по логике жанра, трагедия влюбленных не должна остаться незамеченной.

«Герой», «героиня», «соперник», «соперница» — центральные маски девичьих рассказов — имеют «лицо» (весьма запоминающуюся внешность), возраст и имя. «Ближайшее окружение» (и изредка — «мимоходящие») — только имя.

Описание внешности героев рукописных рассказов подчиняется определенным канонам, выработанным девической субкультурой. Главная героиня девичьего рассказа (а подчас и соперница) — непременно красавица. Счастливая обладательница золотистых локонов, черных и рыжих кудрей (на худой конец — кос[107]) и просто красивых глаз (преимущественно голубых): «Девочка была очень красивая: у нее были очень красивые глаза с черными ресницами, черные брови дугой, прямой нос. А губы большие украшали ее. Ее черные волосы спускались на плечи. Черные локоны так шли ей, как это было у куклы» («Ирина»). «Глаза у нее были очень красивыми, но еще прекрасней были волосы, заплетенные в две косы» («Любовь этого стоит»[108]). «Ярко-рыжие кудри рассыпались по плечам, улыбка не сходила с ее красивых губ. Огромные голубые глаза» («Василек»[109]). «Она была красива, ее русые волосы завивались, у нее были большие голубые глаза» («Сердце на снегу»).

Героя (а нередко и соперника) рукописных новелл — будь то романтический юноша, калека, страстный мужчина, требующий близости, хулиган или солдат — выдают все те же волнистые волосы или выразительные глаза: «...он очень красив. Эти волнистые волосы, глаза в темном уборе черных ресниц, этот прямой нос, губы, подбородок» («Желтый тюльпан»[110]). «Он был жизнерадостным, веселым парнем с синими глазами» («Горе»). «Парень был рослый, черноволосый, с большими карими глазами» («Инга»),

Живущие по сценарию сентиментальной повести герои рукописных новелл красивы той же красотою, что и герои девичьих баллад:

У атамана — голубые глазки,

У атамана — черный чуб назад[111].

Ах, косы твои, ах, бантики,

Ах, прядь золотых волос.

Глаза голубей Атлантики

Да милый курносый нос[112].

Можно предположить, что девичья субкультура «знает» только одного «героя» и одну «героиню». И несколько типов «сценариев» (жанрово оформленных в девичий рассказ и балладу) с их участием.

Главные герои рукописных