— О’Брайен! — завопил он и выстрелил.

Эйзр уронил веревку.

— Что ж, — пробормотал он. — Шоу окончено.

Он посмотрел на меня сверху вниз со смесью презренья и жалости. И секунду спустя покачал головой.

— Вот что я тебе скажу, старик. Ты жалкий, просто жалкий придурок.

Меня била дрожь. Я сидел, обхватив себя руками, и раскачивался из стороны в сторону, но не мог отменить случившегося.

— Омерзительно, — произнес Эйзр. — Самый жалкий долбаный псих, какого я только видел.

Он посмотрел на Джордженсона, потом на меня. Взгляд у него был холодный, как камень. Он сделал шаг, точно собирался помочь мне встать. Но остановился. Будто вспомнив о чем-то, он замахнулся и ударил меня ногой по голове.

— Жалкий придурок, — пробормотал он и отправился спать.

* * *

— Пустяк, — сказал я Джордженсону. — Не тронь.

Но он отвел меня вниз в бункер и полотенцем прочистил глубокую ссадину у меня на лбу. Не так уж на самом деле было скверно. У меня кружилась голова, но я старался не подавать виду.

Уже почти рассвело. Какое-то время мы оба молчали.

— Так-так, — сказал он наконец.

— Ага.

Мы пожали друг другу руки. Ни один из нас особых чувств в этот жест не вложил и в глаза другому не посмотрел.

Джордженсон указал на простреленный мешок.

— Удачная задумка, — заметил он. — Я едва не… — Он осекся и, прищурившись, глянул на восток, где небо над рисовыми полями уже начало обретать краски. — И вообще драматический эффект недурен. Тебе, возможно, в кино следует податься или еще куда.

Я кивнул.

— Тоже мысль.

— Новый Хичкок. «Птицы». Видел фильм?

— Страшный, — сказал я.

Мы еще посидели, потом я попытался встать, вот только голова у меня еще кружилась, и я покачнулся. Протянув руку, Джордженсон меня поддержал.

— Теперь мы квиты? — спросил он.

— В общем и целом.

И вновь я испытал ту странную близость. Почти боевые товарищи. Мы едва опять не пожали друг другу руки, но передумали. Джордженсон подобрал свою каску, отряхнул и еще раз оглянулся на белый мешок. Лицо у него было перемазано грязью.

В санитарном бараке он промыл ссадину и перевязал мне лоб, потом мы пошли в столовку. Говорить нам было не о чем. Я извинился, сказал, что мне жаль. Он мне сказал то же самое.

После, в неловкий момент, я предложил:

— Давай прикончим Эйзра.

Джордженсон ухмыльнулся:

— Напугаем его до смерти, да?

— Верно.

— Ну и кино!

Я пожал плечами:

— Конечно. Или просто его убьем.

Пара слов про Крыса Кайли. Когда его ранило, меня не было рядом, но позднее Митчелл Сандерс пересказал мне основные факты. Судя по всему, Крыс Кайли слетел с катушек.

Незадолго до этого наш взвод перебросили в район боевых действий в предгорьях к западу от города Куангнгай, и некоторое время в лагерь нам поступали разведданные про скопление в этих краях вражеских сил. Обычные сумасбродные слухи: дескать, там полно артиллерии, русские танки и целые дивизии свежей пехоты. Никто не принимал их всерьез, включая и старшего лейтенанта Кросса, но из предосторожности взвод передвигался только по ночам, держался подальше от больших дорог и скрупулезно следовал ПДИ. По словам Сандерса, почти две недели они вели ночную жизнь. Именно таким выраженьицем все пользовались — «ночная жизнь». Забавная многозначность. Благодаря этому происходящее легче было выносить. «Ну и как тебе во Вьетнаме?» — спрашивал кто-нибудь, а ему отвечали: «Да сплошная вечеринка, ведем ночную жизнь».

Эта «ночная жизнь» сказывалась на всех, но Крыса Кайла, по словам Сандерса, довела до эвакуационного госпиталя в Японии. Он не смог приспособиться, не выдержал напряжения.

В те две недели постоянно действующая инструкция была довольно проста. Днем спали или пытались спать, потом на закате собирали снаряжение и цепочкой по одному шли в ночь. Вечно низкие тучи. Ни луны, ни звезд. Темень была полнейшая, говорил Сандерс, от такой черноты часы останавливаются, как раз такую, верно, Бог задумал, когда собирался отделять свет от тьмы. От нее ныли глазные яблоки. Ты тряс головой и моргал, вот только не мог даже определить, моргаешь ли, чернота ведь не менялась. Довольно скоро сдавали нервы. Ты начинал дергаться, что отстанешь от остального взвода, окажешься совсем один, и тогда накатывала неподдельная паника, ты протягивал руку и старался коснуться того, кто шел впереди, схватить его за плащ-палатку, от всей души надеясь, что он еще тут. Такая темнота порождала кошмары. Дэйв Дженсен глотал особые витамины с высоким содержанием каротина. Старший лейтенант Кросс жрал стимуляторы. Генри Доббинс и Норман Боукер даже устроили себе спасательную связку, как скалолазы: соединили свои ремни проволокой. Весь взвод был не в себе.

Но с Крысом Кайли дело обстояло иначе. Наверное, слишком многих он зашил в мешки для трупов. Слишком много видел вывороченных кишок.

Поначалу Крыс просто ушел в себя, не произносил ни слова, но позднее, через пять или шесть дней, всё стало с ног на голову. Он не мог заткнуться. К тому же нес чудовищный бред. Например, говорил про жуков, мол, самое худшее во Вьетнаме — это проклятые жуки. Огромные, нет, гигантские жуки-убийцы, говорил он, жуки-мутанты, жуки с исковерканной ДНК, жуки, химически измененные напалмом и дефолиантами, слезоточивым газом и ДДТ[41]. Он утверждал, что жуки намерены сожрать именно его. Он говорил, будто слышит, как они к нему слетаются. Рои жуков-мутантов, миллионы и миллиарды, и он у них на мушке. Они шепчут его имя, заявлял он, его настоящее имя, всю ночь напролет… и это сводит его с ума.

И вот что странно, сказал Сандерс, это была не пустая болтовня. У Крыса развились диковинные причуды. Он постоянно чесался, скреб места укусов насекомых. Не мог перестать себя корябать, расчесывал себя до струпьев, потом срывал струпья и чесал открытые ранки.

Грустно было на это смотреть. Определенно это был уже не прежний Крыс Кайли. Словно саму его личность изуродовали.

До некоторой степени что-то подобное испытывал каждый. Долгие ночные переходы сбивали биологические часы, вызывали непреходящее ощущение потерянности. Если верить Сандерсу, они тогда брели практически наугад, плохо отдавая себе отчет, где находятся или в каком направлении идут, выискивали врага, которого не могли увидеть, — точно банда тупых скаутов гонялась за фантомами. Некоторое время они двигались, например, на север, потом на восток, затем снова на север, обходя деревни, и при этом старались не говорить громко, лишь перешептывались.