— Ваш брат, мисс Иннинь, в «Рэмпартс» — это военный госпиталь. Я думаю, мне надо будет побывать там. Вы, мисс Циньмэй, можете присоединиться ко мне. Вместе с… предметом. А вам, мисс, — он взглянул на Иннинь, — лучше ждать здесь. Мы сообщим вам все, что будет необходимо. Прошу вас не покидать дом.

— Разумеется, — ответила Иннинь и протянула подруге цветастый сверток.

— Это — он? — недоверчиво спросил Том.

Циньмэй коротким, быстрым движением развернула сверток, и Роббинс увидел предмет, знакомый ему только по паре фотографий и по довольно лаконичным описаниям.

— Вы хотя бы запомнили комбинацию знаков, которая выпала вам? — спросил Том Цинь.

— Я сняла это «Полароидом», — ответила она. — И старалась ничего не трогать после.

— После чего?

— После того, как эта… вещь словно бы раскалилась и так… зазвучала. Комбинация не изменилась. Никто не трогал вещь.

Том вздохнул:

— Сначала мы завезем эту игрушку в центральный банк. Пусть побудет там — в абонентском ящике.

— Не игрушку — Ларец. — На секунду хрипловатый голос Цинь стал резким. — Не стоит запирать эту штуку в металл.

Она осторожно коснулась тусклой поверхности кубиков.

— Тогда, с вашего позволения, оставим ее в филиале… моей конторы. Там будет кому присмотреть за этим.

Циньмэй ничем не выразила отношения к этому предложению.

— Еще раз попрошу вас никуда не отлучаться, мисс Иннинь, — повторил он, обращаясь к хозяйке дома.

— Разумеется, мистер. Ведь надо следить за детьми. Их у Куна двое — мальчик и девочка. А госпожу Рэнго — это его жена. Ее забрали тоже. Это… это не заразно?

— Никто не знает этого, мисс, — ответил Том и рванул машину с места.

— Так повезем это в филиал моей конторы? — спросил Том.

— Нет. У меня есть идея получше. Сверните здесь. — Циньмэй на что-то решилась. — Все равно придется вам это показать. И это по дороге. Еще раз сверните. Дальше — пешком.

Это был уже чисто китайский квартал, построенный словно для киносъемок, тесный и одноэтажный. Но за низкой кирпичной стеной с деревянными, в темно-красный цвет выкрашенными воротами им открылся довольно просторный и как-то по-весеннему голый сад. В глубине его виднелся невысокий — в полтора этажа — сложенный из грубых плит местного известняка павильон, к которому вела украшенная разноцветным гравием дорожка.

Том чуть вздрогнул, с опозданием заметив в тихом поклоне склонившуюся мужскую фигуру, почти незаметную между деревьями. И вторую — столь же почтительную. Третью, четвертую. Оружия у них не было — у этих незаметных людей в пустом саду. Но от этого не стало спокойнее — совсем нет. Что-то угрожающее, напряженное было в этой черно-зеленой пустоте, так неожиданно разверзшейся среди шумного людского муравейника. И кланялись прихотливо расставленные в этой пустоте фигуры вовсе не гостю, а Циньмэй. А может, чему-то еще, что воплощалось в хрупкой, быстрой, как ртуть, фигурке, скользящей мимо них.

— Это — мемориал отца, — пояснила китаянка.

Не отвечая на поклоны, она быстро шла по дорожке, и Том еле успевал за ее летящей походкой. На мгновение она замедлила шаг: в дерн у дорожки были впечатаны две простых гранитных плиты.

— Брат, — сказала она в пустоту. А может, привычно окликнула тень в весеннем саду.

— Ваши отец и брат похоронены здесь? — то ли спросил, то ли констатировал Том, тоже помешкав секунду у могильных плит.

Ответа он не удостоился.

Циньмэй решительно прошла в низкие, охрой окрашенные двери павильона. Том, пригнувшись, вошел вслед за ней.

Это был зал, точнее, просто большая, погруженная в полутьму комната с низким потолком, укрепленным простыми деревянными стойками, с вытянувшимися под самой кровлей окнами-щелями, через которые видно было только блеклое в этот вечер небо Джея. Тяжелые низкие сундуки, черные, со скупым узором, стояли вдоль стен, закрытые бамбуковыми панно. У противоположной входу стены курился небольшой жертвенник, и в воздухе стоял терпкий аромат тлеющих в нем трав.

— Здесь принимают в Посвященные, — быстро, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщила Циньмэй. — И здесь мы храним… Ну, то, что непосвященные называют реликвиями. Инструменты Магии.

— Это… м-м… Все это — собственность вашей семьи? — осторожно спросил Том.

— Нет. — Девушка безразлично пожала плечами. — Далеко не все. Мы — лишь хранители. Но эти предметы… они хранятся здесь уже много десятилетий. А раньше сберегались в других… таких же местах.

Она подошла к одному из сундуков и с неожиданной легкостью откинула его массивную крышку. Сняла и отложила в сторону плоскую коробку, первой стоявшую под крышкой. Том засмотрелся на странноватое мерцание диковинных амулетов, разложенных в ней. Ему показалось, что все это уже было с ним. И в то же время — словно он читал все это в книге, которую ребенком видел во сне.

— Кладите… вещь сюда. Здесь она лежала все эти годы, пока я не дала ее Кану.

— Кану? — спросил Том. — Зачем вы давали эту вещь ему? Он…

— Кан читает знаки Зу. Он мог постичь тайный смысл того жребия, который я выбрала тогда. Только восемь человек в секте читают Зу. — Циньмэй взяла янтарный короб из рук Тома. — Кан читает очень глубоко. Точнее, читал. Сейчас он становится коконом.

— Вы не боитесь этого? — Том решился наконец заглянуть в глаза Цинь. — Ведь никто не знает на самом деле — заразен ли этот…

— Нет, я не боюсь стать коконом, — твердо глядя ему в глаза, ответила китаянка. — Я знаю, что вызывает синдром. Ведь это я вызвала его в мир.

Том наклонил голову, ожидая хоть какого-то объяснения. Но объяснений не последовало: Цинь опустила шкатулку внутрь сундука, осторожно водрузила плоскую коробку-панель сверху и все так же легко и бесшумно опустила на нее тяжелое черное дерево крышки. Потом, не оборачиваясь, быстро прошла к жертвеннику, взяла с тусклого бронзового блюда перед ним пригоршню какого-то снадобья и подкормила огонь. Тот не то чтобы разгорелся — просто его отсветы стали ярче и как-то пронзительней поблескивать в металле кованых узоров сундуков и мелких фигурок и амулетов, расставленных в незаметных нишах по стенам, развешанных в укромных углах зала. Казалось, что в воздухе замерцали огненные искры.

«Странный это храм, — подумал Том. — И буддийское в нем что-то, и боги пестрой веры, будь она неладна, здесь поставлены».

Циньмэй отвернулась от жертвенника и сделала знак сутулой фигуре, еле заметной в сумраке за алтарем. Роббинс не то что не заметил ее — просто принял сперва за изваяние. Фигура приблизилась к китаянке, и в полутьме тихо зазвучали совершенно непонятные Тому слова. Он вздохнул, терпеливо ожидая, когда снова удостоится внимания дочери владельца «Линчжи». Та закончила разговор быстро и энергично. Но вместо того, чтобы вернуться к спутнику, она опустилась перед алтарем на скрещенные ноги и замерла в ритуальной позе медитации. Том осторожно подошел к ней и затаил дыхание за ее спиной.