Уэллс также молча показал, что на нем нет никаких записывающих устройств и в карманах нет никаких диктофонов.

Черкашин назвал Уэллсу свою фамилию. Тот среагировал на нее мгновенно.

— Я знаю вас, — сказал он, — вы заместитель резидента.

— Все верно.

Началась беседа. Довольно напряженная, даже обостренная — каждый из собеседников следил друг за другом, да, собственно, иначе и быть не могло. Времени на беседу Черкашин отводил немного — полчаса. Если Уэллс пробудет в посольстве дольше, это вызовет прозрение и у охраны, и у тех, кто осуществляет наблюдение за посольством извне. Черкашин выразил готовность заплатить Уэллсу требуемые пятьдесят тысяч долларов, гостя это удовлетворило. После чего, как любил говаривать один из недавних политических деятелей, «процесс пошел».

Операция, которую начали проводить наши разведчики, была, без преувеличения, выдающейся — она уже вошла в историю разведки.

Очень быстро были найдены «кроты», засевшие в вашингтонской резидентуре, — Мартынов и Моторин. Были изобличены и другие агенты, в частности генерал Поляков.

Одна из встреч с Уэллсом произошла в ресторане «Чадвикс» на берегу реки Потомак — ресторан этот был тихий, уютный, он как нельзя лучше подходил для подобных свиданий, — день тот был солнечный, прозрачный и, несмотря на солнце, нежаркий.

Обедали в ресторане втроем — Чувахин, Уэллс и Черкашин. Когда Сергей Чувахин между первым и вторым блюдами отлучился, Виктор Иванович сказал Уэллсу:

— Вы не Рик Уэллс, — спокойно встретил цепкий, очень цепкий внимательный взгляд сидевшего напротив человека и добавил: — Вас зовут Олдрич Эймс.

Таковы были условия игры: настала пора открывать все карты, выяснять до конца, кто есть кто.

Некоторое время Уэллс сидел, как вспоминал потом Черкашин (и написал об этом в своей книге), с каменным лицом, что-то соображал. Молчание собеседника начало затягиваться и Черкашин невольно подумал: а может, он поспешил сообщить Уэллсу его настоящее имя? И тогда Черкашин начал говорить тихо, напористо, убедительно.

Он говорил о том, что главная его забота — безопасность Уэллса, все остальное — штука второстепенная, пусть Уэллс, в конце концов, сам определяет правила игры, а Черкашин постарается их принять.

— Для того чтобы мы могли надежно защищать вас, нам нужно знать как можно больше, — продолжал прежним напористым и тихим голосом Черкашин, — но если ваше имя Эймс, а вы называете себя Уэллсом, то как, какими способами мы станем вас оберегать? Мы, конечно, будем стараться, будем контролировать все переговоры, касающиеся Уэллса, но все это — абсолютно пустое, коли вы — Эймс. Понимаете это?

Тут Черкашин подумал о том, что, выковырнув «кротов» из вашингтонской резидентуры, Уэллс в первую очередь отодвинул опасность от себя: ведь любой из них, увидев Уэллса с Черкашиным, понял бы, что происходит, и тут же бы доложил об этом в ЦРУ либо в ФБР. И тогда Уэллсу было бы не до обедов на берегу широкого спокойного Потомака.

Помолчав еще немного, Уэллс откинулся назад на спинку стула.

— Вы правы, — сказал он, — я действительно Эймс.

Так Рик Уэллс перестал существовать для нашей разведки, вместо него теперь действовало реальное лицо — Олдрич Эймс.

Позже Черкашин подчеркнул в своей книге «В поисках агента», написанной в сотрудничестве с Грегори Файфером: «Сотрудники разведки часто могут думать, что только благодаря их усилиям люди становятся агентами, но правда заключается в том, чтобы найти лиц, которые хотят, чтобы их завербовали». Эймс как раз принадлежал к этой категории людей, он хотел, чтобы его завербовали. И стал одним из самых эффективных наших агентов, работающих в чужой разведке — за последние тридцать лет другого такого не было.

Надо было понять мотивы, которые заставили Эймса сделать такой крутой поворот — это очень важно, и Черкашин не стал тянуть с расшифровкой и этого таинственного узла. В чем главная причина? Финансовые трудности? Что-то еще?

Эймс не стал скрывать, что у него есть финансовые проблемы, но главная причина не в этом, — он сказал, что работает в организации, которая сознательно переоценивает угрозу СССР Америке и делает это только для того, чтобы побольше выбивать бюджетных денег. Причем подчеркнул специально, что руководство ЦРУ сознательно вводит и конгресс, и американский народ в заблуждение, ложь эта — умышленная.

Коммунистическая идеология ему не нравилась, он это не скрывал, сказал, что является патриотом Соединенных Штатов, но при этом с уважением относится и к противнику — к Советскому Союзу.

В том тихом разговоре, происшедшем в зале ресторана, Черкашин сказал Эймсу, что ему важно знать об агентах ЦРУ, внедренных в КГБ, — и знать это важно в первую очередь потому, что «кроты» могут засечь, вычислить Эймса и сдать его своим американским хозяевам.

Эймс открыто сказал Черкашину:

— В вашей системе очень много американских агентов, и это очень осложняет мое положение.

— Сколько именно агентов? — спросил Черкашин.

— Много, очень много. Это большая агентурная сеть.

— Нам ваша безопасность небезразлична, — сказал Черкашин, — если же она небезразлична и вам, то мы должны вместе посидеть и подумать, как это сделать. Мы должны знать, от кого должны вас защищать.

А способ защиты был один — выковыривать «кротов» из советской разведки одного за другим. Эймс подумал немного, достал из кармана блокнот, вырвал из него лист и начал писать. Закончив писать, он протянул листок этот Черкашину. Тот внимательно прочитал его и, как потом признался, ощутил внутри холод: «кротов» было больше, чем он мог предположить.

— Прошу вас, постарайтесь, чтобы эти люди никогда не узнали обо мне, — попросил Эймс.

Черкашин пообещал.

Тем временем в зал вернулся Чувахин. Отсутствовал он долго, примерно полчаса. Эти полчаса оказались переломными, поворотными.

Надо было срочно ехать в посольство. Черкашин поднялся, поблагодарил и Эймса, и Чувахина за приятную компанию и ушел. Эймс на прощание передал ему довольно увесистый полиэтиленовый пакет. В посольстве Черкашин вскрыл пакет. Там оказались бумаги, рассказывающие о новых операциях, которые ЦРУ начало проводить против Советского Союза.

Черкашин составил зашифрованную телеграмму начальнику ПГУ Крючкову. Невольно подумал о том, что шифрограмма эта заставит строгого руководителя советской разведки удивиться. Так оно и получилось. Таких удач у нашей разведки не было давно.

Как потом написал сам Черкашин, «тринадцатого июня 1985 года нам выпал один-единственный счастливый лотерейный билет из миллиона. Именно такова вероятность “попадания” в человека, который имеет доступ к интересующей разведку информации и при этом еще желание нам ее передавать». Важна была еще и возможность (и желание агента) поддерживать постоянную связь с работниками резидентуры.

А с другой стороны, Виктор Иванович позже признавался, что от информации, переданной Эймсом, на душе скребли кошки, было тревожно, холодно. В его книге есть такие строки: