Другая – и более важная – проблема вытекает из заключения, что удовольствие, связанное со средствами, неизбежно следует из удовольствия от достижения цели. Хотя, конечно, может случиться, что удовольствие от цели (будущего использования денег) сделает средство (ведение книг) тоже приятным, как полагает Спенсер, последнее может извлекаться из совсем другого источника и его связь с целью может оказаться мнимой. В данном случае это может быть одержимость предпринимателя, наслаждающегося ведением книг и получающего огромное удовольствие от того, что его подсчеты точны до пенни. Если мы проанализируем испытываемое им удовольствие, обнаружится, что человек, полный тревоги и сомнений, наслаждается ведением книг, потому что при этом он «занят делом» без необходимости принимать решения или рисковать. Если баланс в книгах сходится, он доволен, потому что точность цифр является символическим ответом на его сомнения в себе и в жизни. Счетоводство для него выполняет ту же функцию, что для другого человека – раскладывание пасьянса или пересчет окон в домах. Средства становятся независимыми от цели; они узурпируют ее роль, и предполагаемая цель существует только в воображении.

Самым примечательным примером (имеющим отношение к приводимой Спенсером иллюстрации) средств, ставших независимыми и доставляющих удовольствие не из-за удовольствия достижения цели, а в силу факторов, совершенно не имеющих к ней отношения, служит смысл труда, который он получил в столетия, последовавшие за Реформацией, особенно под влиянием кальвинизма.

Обсуждаемая проблема касается одного из самых больных мест современного общества. Среди самых заметных черт нашего времени – тот факт, что действия, являющиеся средствами достижения цели, все больше и больше занимают место целей, в то время как сами цели делаются чем-то призрачным и нереальным. Люди трудятся, чтобы заработать деньги, и зарабатывают деньги, чтобы с их помощью получать удовольствия. Труд рассматривается как средство, а удовольствие как цель. Но что происходит на самом деле? Люди трудятся, чтобы заработать побольше денег, используют эти деньги, чтобы сделать еще больше денег, и цель – наслаждение жизнью – теряется из виду. Люди торопятся и изобретают приспособления, которые дадут им больше времени. Потом они употребляют сэкономленное время на то, чтобы в спешке сэкономить еще время, и в конце концов настолько истощают свои силы, что уже не могут использовать сэкономленное время. Мы запутались в сетях средств и потеряли представление о цели. У нас есть радио, которое может донести до любого человека лучшее, что создано в музыке и литературе. Вместо этого мы по большей части слышим халтуру уровня желтой прессы или рекламу, оскорбляющую разум и вкус. Мы имеем самые замечательные инструменты и средства, какие только когда-либо имел человек, но мы не останавливаемся, чтобы спросить: для чего они?[127]

Чрезмерное внимание к средствам приводит к различным нарушениям гармоничного равновесия между ними и целями. В одном случае все внимание сосредоточивается на цели без достаточного обдумывания роли средств. В результате такого искажения цели делаются абстрактными, нереальными и в конце концов всего лишь видениями наркомана. Такая опасность подробно обсуждалась Дж. Дьюи. Изоляция средств может иметь противоположный эффект: хотя цель сохраняет свое идеологическое значение, она служит всего лишь прикрытием для переключения внимания на деятельность, которая, как предполагается, является средством для достижения этой цели. Девизом оказывается выражение «Цель оправдывает средства». Защитники этого принципа упускают из виду, что использование деструктивных средств имеет собственные последствия, которые в действительности изменяют цель, даже если она идеологически остается неизменной.

Спенсеровская концепция социальной функции доставляющих удовольствие занятий показывает большое социологическое значение проблемы целей и средств. В соответствии с мнением о том, что ощущение удовольствия выполняет биологическую функцию, делая занятия, приводящие к благополучию человека, приятными и тем самым привлекательными, Спенсер утверждал, что «переформировка человеческой природы, в видах приспособления ее к требованиям общественной жизни, должна дойти под конец до того, что все нужные для этой жизни деятельности станут приятными, а все деятельности, находящиеся в разногласии с этими требованиями, – неприятными»[128].

Спенсер затрагивает здесь один из самых значимых общественных механизмов: каждое данное общество стремится таким образом формировать структуру характера своих членов, чтобы заставить их желать делать то, что они должны делать для выполнения своих социальных функций. Однако он упускает из виду, что в обществе, пренебрегающем реальными человеческими интересами своих членов, действия, вредные для человека, но полезные для функционирования данного общества, также могут стать источником удовлетворения. Даже рабов приучали быть довольными своей участью, а угнетателей – наслаждаться жестокостью. Единство любого общества базируется на том, что нет почти ни одной деятельности, которая не могла бы быть сделана приятной; этот факт наводит на мысль о том, что описанный Спенсером феномен может как препятствовать, так и способствовать социальному прогрессу. Значение здесь имеет понимание значения и функций определенной деятельности и извлекаемого из нее удовольствия в терминах человеческой природы и должных условий жизни человека. Как указывалось выше, удовлетворение, приносимое исполнением иррациональных желаний, существенно отличается от того, которое дает деятельность, направленная на благополучие человека, и такое удовлетворение не является критерием ценности. Хотя Спенсер прав в том, что всякая общественно полезная деятельность может стать источником удовольствия, он ошибался, утверждая, что такое удовольствие доказывает ее моральную ценность. Только анализируя природу человека и раскрывая противоречия между его истинными и навязанными ему обществом интересами, можно прийти к объективно правильным нормам, которые стремился обнаружить Спенсер. Оптимизм в отношении его собственного общества и его будущего, отсутствие психологических методов, которые объяснили бы феномен иррациональных устремлений и их удовлетворения, заставили Спенсера невольно проложить дорогу релятивизму в этике, ставшему сегодня таким популярным.

Вера состоит в принятии утверждений души, неверие – в их отрицании.

Р.У. Эмерсон

Вера не является одной из тех концепций, которые соответствуют интеллектуальному климату современного мира. Обычно вера ассоциируется с Богом и с религиозными доктринами, противоречащими рациональному научному мышлению. Последнее считается относящимся к области фактов, отличной от сферы, факты превосходящей, где нет места научному мышлению и правит только вера. Для многих такое разделение лишено доказательности. Если вера не может согласоваться с рациональным мышлением, она должна быть отвергнута как анахронизм, как пережиток ранних стадий культуры и заменена наукой, имеющей дело с фактами и теориями, поддающимися осознанию и проверке.