– Нет, – сказал я. – Но послушайте, Луис, если вам нужны деньги…

Я протянул ему туго свернутую пачку плотных, блестящих зеленых банкнот по тысяче песет.

– Не дурите, Энрике, – сказал он. – Игра есть игра.

– Да, но мы достаточно хорошо знакомы…

– Не настолько.

– Ладно, – сказал я. – Тут решать вам. Тогда что будете пить?

– Как насчет джина с тоником? Прекрасный, знаете ли, напиток.

Мы пили джин с тоником, и я чувствовал себя отвратительно из-за того, что разорил его, и восхитительно из-за того, что выиграл деньги, и джин с тоником никогда в жизни не казался мне таким вкусным. Бесполезно врать и притворяться, будто ты не рад выигрышу, но этот парень, Луис Дельгадо, был отчаянным игроком.

– Не думаю, что игра доставляет наслаждение, если ставишь на кон только то, что можешь себе позволить. Вы согласны, Энрике?

– Не знаю. Я никогда не мог позволить себе ставить больше.

– Да ладно вам. У вас же куча денег.

– Отнюдь, – сказал я. – Правда.

– О, деньги в сущности есть у всех, – сказал он. – Ведь всегда можно продать то-се – вот вам и деньги.

– У меня особо и продать-то нечего. В самом деле.

– Не говорите глупостей. Никогда не встречал американца, который не был бы богат.

Думаю, тогда это было правдой. В те времена он действительно не встречал таких в баре отеля «Ритц» или у Чикоте. Но теперь, когда он снова сидел в баре Чикоте, здешние посетители-американцы были как раз из разряда тех, каких он раньше никогда не встречал; не считая меня, но я был случайностью. И я многое отдал бы за то, чтобы не увидеться с ним здесь вовсе.

Тем не менее, если он пожелал сделать такую невероятную глупость, это его дело. Но, глядя на его столик и вспоминая былые времена, я жалел его и очень жалел, что дал официанту номер телефона отдела контрразведки Управления госбезопасности. Он мог узнать этот телефон и без меня, через справочную. Но я указал ему кратчайший путь к аресту Дельгадо, и сделал это, как Понтий Пилат – с чрезмерной беспристрастностью и праведностью намерений, а в сущности – со всегда грязноватым желанием увидеть, как поведет себя человек в ситуации эмоционального конфликта, желанием, которое делает писателей такими милыми друзьями.

Официант подошел снова.

– Ну, так что вы думаете? – спросил он.

– Я бы сам на него никогда не донес, – сказал я, стараясь хоть в собственных глазах исправить то, что сделал, дав ему номер телефона. – Но я иностранец, а это ваша война и ваша забота.

– Но вы же с нами.

– Всегда и безоговорочно. Но доносительство на старых друзей сюда не входит.

– А как же я?

– Вы – другое дело.

Я понимал, что это правда, и сказать мне больше было нечего, но как бы я хотел никогда ни о чем этом не слышать.

Мое любопытство по поводу того, как ведут себя люди в подобных обстоятельствах, было давно и постыдно удовлетворено. Я повернулся к Джону и больше не смотрел на столик, за которым сидел Луис Дельгадо. Я знал, что он уже больше года служит пилотом у фашистов, и вот он здесь, в лоялистской форме, болтает с молодыми летчиками-республиканцами из последнего пополнения, получившими подготовку во Франции.

Никто из этих новичков знать его не мог, а мне было интересно, явился ли он сюда, чтобы угнать самолет или с какой-то другой целью. Но зачем бы он сюда ни явился, прийти в бар Чикоте было большой глупостью с его стороны.

– Как вы себя чувствуете, Джон? – спросил я.

– Чувствую хорошо, – сказал Джон. – Хороший напиток, окей. Может, я от него немножко пьяный. Но помогает от шума в голове.

Подошел официант. Он был очень взволнован и сказал:

– Я сообщил о нем.

– Ну что ж, – сказал я, – значит, вы свою проблему решили.

– Да, – с достоинством сказал он. – Я сообщил, и они уже едут за ним.

– Пойдемте отсюда, – сказал я Джону. – Тут сейчас начнется заваруха.

– Тогда лучше идти, – сказал Джон. – Как ни стараться избежать, неприятности всегда тут. Сколько мы должны?

– Вы не останетесь? – спросил официант.

– Нет.

– Но это же вы дали мне номер телефона.

– Ну и что? Поживешь здесь в городе – каких только телефонов не узнаешь.

– Но это было моим долгом.

– Да. Конечно. Долг – великая вещь.

– А теперь?..

– Послушайте, сейчас вы ведь чувствуете, что поступили правильно, да? Может, вы и потом будете чувствовать то же самое. Может, вы привыкнете, и вам это будет нравиться.

– Вы забыли свой сверток, – сказал официант.

Он подал мне мясо, завернутое в два конверта, в которых присылали по почте журнал «Шпора», их экземпляры громоздились на кипах других журналов в одном из служебных помещений посольства.

– Я вас понимаю, – сказал я официанту, – поверьте.

– Он был старым клиентом, хорошим клиентом. А кроме того, я никогда еще ни на кого не доносил. Я сделал это не ради удовольствия.

– И я бы на вашем месте не старался казаться ни циничным, ни грубым. Скажите ему, что это я донес. Меня он все равно ненавидит из-за расхождения в политических взглядах. А узнать, что это сделали вы, ему было бы неприятно.

– Нет. Каждый должен отвечать за себя. Но вы понимаете?

– Да, – сказал я и добавил, солгав: – Понимаю и одобряю.

На войне часто приходится лгать, и, когда приходится, делать это нужно быстро и как можно более правдоподобно.

Мы пожали друг другу руки, и я пошел вслед за Джоном. Уже в дверях, перед тем как выйти, я оглянулся на столик, где сидел Дельгадо. Перед ним стоял очередной стакан джина с тоником, и все сидевшие вместе с ним смеялись чему-то, что он рассказывал. Его загорелое лицо было веселым, взгляд острым – как у стрелка, и мне стало интересно: за кого он себя выдавал?

Глупо было с его стороны явиться к Чикоте. Но так похоже на него: чтобы было чем похвастать, вернувшись к своим. Когда мы вышли и повернули на улицу, большая машина службы безопасности подкатила к бару Чикоте, и из нее высыпало восемь человек. Шестеро с автоматами заняли позиции у входа. Двое в штатском вошли внутрь. Один из прибывших потребовал у нас документы, но, когда я сказал: «Иностранцы», велел проходить, все, мол, в порядке.

Идя в темноте по Гран-Виа, мы все время ощущали под ногами на тротуаре битое стекло и осколки камней от недавнего обстрела. В воздухе стоял дым, и пахло взрывчаткой и пылью от разрушенных стен.

– Где вы собираетесь есть? – спросил Джон.

– Тут у меня мясо для всех, можно приготовить его прямо в номере.

– Я приготовить, – сказал Джон. – Я хорошо готовить. Помню, один раз я готовить на корабле…

– Боюсь, оно будет слишком жесткое, – сказал я. – Корову только что забили.

– Нет! – сказал Джон. – На войне не бывает жесткое мясо.

По темной улице люди спешили по домам из кинотеатров, где