полу, он выглядел маленьким и жалким. Чтобы подойти к столу, за которым двое в штатском проверяли документы, приходилось переступать через него. Муж решительной девицы, разнервничавшись, свои несколько раз находил и снова терял. У него был пропуск, но он положил его куда-то не в тот карман и долго, покрывшись испариной, искал, пока не нашел. После этого он снова сунул его куда-то не туда, и опять пришлось его долго искать. От этих поисков пот катился с него градом, волосы взмокли и завились колечками, а лицо покраснело. Сейчас ему бы очень пошел не только школьный галстук, но и кепочка, какие носят мальчики в младших классах. Обычно потрясения делают человека взрослее. Его этот выстрел сделал лет на десять младше.

Пока мы ждали своей очереди, я сказал решительной девице, что, с моей точки зрения, все это отличный сюжет для рассказа и что когда-нибудь я его напишу. Например, очень впечатляющим был эпизод с теми шестерыми, которые выстроились цепочкой и беспрепятственно проследовали через дверь. Она была шокирована и сказала, что я не должен описывать случившееся, потому что это компрометирует дело Испанской республики. Я сказал, что езжу в Испанию с очень давних пор и знаю, что неслыханное количество перестрелок случалось в старые времена, при короле, вокруг Валенсии, что за сотни лет до Республики в Андалусии люди резали друг друга огромными ножами, которые называются navajas, и что, если мне довелось стать свидетелем нелепого убийства в баре Чикоте во время войны, я имею право описать его так же, как если бы это случилось в Нью-Йорке, Чикаго, Ки-Уэсте или Марселе. Это не имеет к политике никакого отношения. Она сказала, что я все равно не должен об этом писать. Вероятно, и многие другие скажут то же самое. А вот немец, похоже, считал, что это очень забавная история, и я отдал ему последнюю пачку своего «Кэмела». Как бы то ни было, часа три спустя полиция наконец решила, что мы можем разойтись.

В отеле «Флорида» обо мне уже тревожились, потому что в те дни, при постоянных обстрелах города, если человек шел домой пешком и не приходил до того момента, когда в половине восьмого закрывались все бары, о нем начинали тревожиться. Я был рад, что добрался наконец до дома, и пока мы готовили ужин на электрической плитке, рассказал свою историю, она имела успех.

За ночь дождь прекратился, и наступил ясный, солнечный холодный день, какие бывают здесь в начале зимы; без четверти час я толкнул вращающуюся дверь бара Чикоте с намерением выпить джина с тоником перед ленчем. В это время народу там было очень мало, и к моему столику подошли сразу два официанта и управляющий. Они улыбались.

– Ну что, поймали убийцу? – спросил я.

– Какие могут быть шутки в столь ранний час, – сказал управляющий. – Вы сами видели, как он стрелял?

– Да, – сказал я.

– Я тоже, – сказал он. – Когда это случилось, я стоял рядом. – Он указал на угловой столик. – Он приставил пистолет прямо к груди того человека и выстрелил.

– И как долго вас здесь еще держали?

– О, до начала третьего ночи. А за fiambre, – он назвал труп испанским жаргонным словом, которым в меню обозначают холодное мясо, – приехали только в одиннадцать утра. Да ведь вы наверняка еще всего не знаете.

– Конечно, не знает, – подхватил официант.

– Это очень необычное дело, – сказал другой официант. – Muy raro.

– И печальное к тому же, – сказал управляющий, покачав головой.

– Так расскажите.

– Очень необычное дело, – повторил управляющий.

– Ну, рассказывайте же, давайте, рассказывайте.

Управляющий доверительно склонился над столом.

– В этой флитовой пушке, знаете ли, – сказал он, – у него был одеколон. Вот бедолага.

– Это вовсе не было такой уж оскорбительной шуткой, понимаете? – сказал официант.

– Он просто веселился. Нечего было обижаться на него, – сказал управляющий.

– Ясно, – сказал я. – Он просто хотел поразвлечь народ.

– Да, – сказал управляющий. – На самом деле произошло досадное недоразумение.

– А что с флитовой пушкой?

– Ее забрала полиция. Они вернули ее его родным.

– Представляю себе, как они обрадовались, – сказал я.

– Да, – согласился управляющий, – конечно. Флитовый распылитель – очень нужная в хозяйстве вещь.

– А кем он был?

– Мебельщиком.

– Женат?

– Да, его жена приходила сюда сегодня утром с полицией.

– И что она сказала?

– Она рухнула на пол рядом с ним и сказала: «Педро, что они с тобой сделали, Педро? Кто сделал это с тобой? О, Педро».

– А потом полицейские оттащили ее от него, потому что она была не в себе, – сказал официант. – Он вступил в борьбу с самого начала движения. Говорят, сражался в Сьерре, но долго участвовать не смог: у него оказалась слабая грудь.

– И вчера он просто вышел в город, чтобы взбодриться, – предположил я.

– Нет, – сказал управляющий. – Понимаете, это очень странно. Все это muy raro. Это я узнал от полицейских, а они, если захотят, могут быть очень дотошными. Они допросили товарищей из мебельной мастерской, где он работал. Ее адрес установили по профсоюзному билету, который нашли у него в кармане. Оказалось, что вчера он купил этот флитовый распылитель и одеколон, чтобы устроить шутку на чьей-то свадьбе. Он им сам об этом рассказал. Купил он все это в магазине напротив мастерской. Адрес значился на флаконе с одеколоном. Сам флакон нашли в туалете. Видимо, там он заряжал свою «пушку» одеколоном. А по дороге он, наверное, зашел сюда, чтобы переждать дождь.

– Я видел, как он пришел, – вставил официант.

– Ну, а тут веселятся, поют, вот и он развеселился.

– Да, он был весел, это точно, – сказал я. – Прямо-таки порхал от стола к столу.

Управляющий продолжил с беспощадной испанской логикой:

– Вот к чему приводит пьяное веселье в сочетании со слабой грудью.

– Не нравится мне эта история, – сказал я.

– Понимаете, – сказал управляющий, – это так странно. Его веселость столкнулась с суровостью войны, как мотылек…

– Да уж, мотылек, – сказал я. – Типичный мотылек.

– Я не шучу, – сказал управляющий. – Понимаете? Как мотылек с танком.

Сравнение очень понравилось ему самому. Давала себя знать столь свойственная испанцам тяга к метафизике.

– Выпейте за счет заведения, – сказал он. – Вы должны написать об этом рассказ.

Я вспомнил человека с распылителем: серые восковые руки широко раскинуты, серое восковое лицо, согнутая в колене нога… Он действительно чем-то напоминал мотылька, хотя не то чтобы очень. Но и на человека он был не сильно похож. Скорее он походил на мертвого воробья.

– Спасибо. Я бы выпил джина с хинным швепсом, – сказал я.

– Вы должны написать об этом рассказ, – повторил управляющий. – Вот, прошу: за удачу!

– За удачу, – сказал я. – А знаете, та девушка-англичанка вчера сказала мне, что я не должен об этом писать. Что это навредит общему делу.

– Чушь какая, – сказал управляющий. – Это же очень интересно и важно: ложно понятая веселость вступает в конфликт с непробиваемой серьезностью, к которой здесь всегда склонны. По мне так это