— А к трупу говно не липнет, Глеб. Трупу на говно насрать. Ты говоришь, ни в чём не виноват… Но он сам предлагал Барышеву бизнес на десятки миллиардов баксов… Глеб, когда человек лезет в такую игру, его поздно жалеть. Это профсоюз…

— Что?

— Профсоюз. Каждый должен знать опасности своей профессии. Лезешь в пекло — будь готов к пуле.

Малыш опять вскочил на ноги и расхаживал по камере, натыкаясь на стены.

— Репу разъебёшь, будешь так прыгать… Значков, Малыш, хотел легализации марихуаны. Того, о чём мечтают миллионы, которым надоело трястись над каждым косяком, потому что непонятно, где купить следующий. Которых любой мент ни за член собачий может сунуть в скворешник… А ты…

— Глеб, успокойся. Значков приблизил день легализации… Он теперь станет символом…

Матадор наконец поднялся. В глазах его вспыхнули недобрые огоньки.

— О символах заговорил? Учителя кинул и заговорил о символах?

Заскрежетал дверной засов, в двери замаячила встревоженная усатая голова.

— Брысь! — крикнул Малыш.

Голова исчезла. Матадор осёкся, снова лёг и отвернулся к стене.

— Буква «у», — торжественно-насмешливо протянул Малыш. — Учитель… Учитель мне говорил и тебе говорил, что мораль включается, пока ты выбираешь себе работу. А когда ты уже выбрал, то не задаёшь лишних вопросов.

Малыш помолчал, ожидая реакции Матадора. Реакции не последовало.

— Когда контора меня сдавала после этой кавказской истории, учитель согласился, чтобы меня сдали.

— Он не мог ничего поделать, — сказал Матадор. — Он переживал…

— Так и я не мог ничего поделать, — рассудительно сказал Малыш, — Вы меня сдали. Силовики меня подобрали. Я что, должен был гнить в лагере? Сохранять верность учителю, который очень переживал, но поделать ничего не мог? Он, между прочим, и тебя кинул. Это он украл девку.

— Подлец, — повернулся и поднялся на локтях Матадор, — Отмазаться хочешь, валишь всё на Коменданта…

— Дурак, — спокойно продолжал Малыш. — Ему нужно было тебя раскрутить. Чтобы ты рассвирепел и положил всех врагов одной левой. Барановский мужик опытный, понял, что тебя надо щучить за гениталии…

— Гонишь, — возразил Матадор.

— Позвони, спроси, — предложил Малыш.

— Кому? — не понял Матадор.

— Барановскому. Я скажу, чтобы принесли твой телефон, ты с ним свяжешься, задашь один вопрос: да или нет? Он скажет правду.

— Это чтобы у твоих паханов было ещё одно свидетельство?

— Да какое же это свидетельство, слово из подслушанного разговора… Ни один суд не примет. Потом, я тоже рискую — они тебя запеленгуют, поймут, где тебя держат… Ну? Глеб, это честная игра.

Матадор подумал, пожевал губами. Кивнул.

— Глеб, где ты? — генерал Барановский был очень взволнован.

— Я могу задать только один вопрос, господин генерал. А вы должны ответить, да или нет.

— Но… — Барановский помедлил. — Давай, Глеб, свой вопрос.

— Вы всё время знали, где была Арина? Приём, я жду ответа.

В наступившей тишине Малыш услышал, как стучит сердце Матадора.

— Да, — сказал генерал.

Матадор швырнул телефон в бетонную стену и молча лёг.

— Глеб, я приду утром, — осторожно сказал Малыш. — Ты подумай. Идеи такие. Ты идёшь работать ко мне в пару. Платят хорошо. Если соглашаешься, ложимся на пару месяцев на дно, отдыхаем. С Ариной ляжешь, Глеб.

— Ты можешь потребовать, — с горькой усмешкой отозвался Матадор. — Я поклялся тогда, в Портсване, что обязан тебе…

— Нет, — перебил Малыш. — Что я, с дубу хрястнулся? Это нужно тебе, а я должен тратить своё желание? Хорош ты, Глеб: и сёмгу съесть, и на хер сесть…

— Прежде чем лечь на дно, — глухо спросил Матадор, — надо будет давать показания?

— Ну… Надо будет что-то сказать…

— Я не буду ничего говорить, — отрубил Матадор.

— Хорошо, Глеб. Завтра прилетит генерал, я скажу ему, что ты отказываешься говорить, но готов отдыхать и стрелять… Он согласится. Говорунов у него хватает.

— Ишь ты, даже не скрывается, — удивился Сафин. — Знает, что тачанка в розыске, но всё равно катается. Герой членов.

— Генерал у нас — голова, — добавил Рундуков. — Не устаю поражаться.

Барановский понял, что во время звонка рядом с Матадором находился Малыш. Почувствовал. Почуял.

Два лучших ученика, два самых близких когда-то сотрудника. А теперь получается, что два главных врага. Как он мог не почуять!

Уже через пятнадцать минут опергруппа была у ворот специзолятора Силового Министерства на бульваре Карбышева. Изолятор был замаскирован под один из корпусов НИИ проктологии. Это было постоянным предметом шуток в московских силовых кругах. Проктология — наука о жопе и её болезнях. Такое соседство подходило Силовому Министерству.

Тёмно-зелёный БМВ оперативники обнаружили на стоянке у центрального входа в институт.

Ворота спецобъекта Силового Министерства находились метрах в двадцати от центрального входа, в тихом переулке. Пока всё шло в кассу: не успела группа прибыть на место, из ворот появился Малыш, коротко огляделся по сторонам и отправился к машине.

Тёмно-зелёный БМВ медленно двинулся в сторону улицы Народного Ополчения. Оперативная машина свернула из кустов в переулок, чтобы встретить БМВ на следующем перекрёстке. Чтобы Малыш не сразу понял, что эта охота — по его душу.

Но Малыш почувствовал, что жёлтый «Форд» промелькнул в зеркале заднего вида неспроста.

«Это ж-ж-ж неспроста», — как говаривал доктор Шлейфман.

Малыш свернул с магистрали в хитросплетения улиц имени разнообразных маршалов и генералов — Рокоссовского, Василевского, Носика, Вершинина, Берзарина…

Здесь эфэсбэшный «Форд» не сможет делать вид, что случайно закладывает повороты за зелёным БМВ. Будто погулять высунулся. Воздухом подышать.

«Форд» отстал.

Минут пятнадцать Малыш ехал в полной тишине. Глубокая сентябрьская ночь с чуть уловимым дыханием будущих морозов. Похорошевшие к Дню Пушкина улицы: иллюминация, плакаты, электрические гирлянды с цитатами из «Рыбака и рыбки». Несмотря на позднюю ночь, дорожные рабочие колдовали с асфальтом. Живёт Москва, ширится, шебуршит!

Малыш вырулил на Волоколамское шоссе, доехал до Сокола, свернул в сторону Ленинградского рынка. И увидел, что выплывающий из темноты переулка «Форд» уже ощетинился в одном из своих окон двумя блестящими стволами.

Малыш наддал газу, резко бросил машину под кирпич, во двор, пролетел в кромешной тьме меж куч кирпича и щебня. Фары выхватили мухомор над песочницей и косую надпись «ЦСКА — КОНИ».