– Хорошо, что Симплисити в безопасности там, где она есть, – говорил Финт, – но жизнь ее окажется под угрозой всякий раз, как она просто прогуляться выйдет. А как я понимаю, в правительстве никто и пальцем не пошевельнет, чтоб ей помочь (уй!).

– Ммм, – протянул Соломон. – Это потому, что, ммм, правительство думает главным образом о народе – вот с отдельными личностями у него неважно получается – и в стране, безусловно, есть и такие, кто считает, что если выдать девушку обратно против ее воли, отношения между двумя державами таки заметно улучшатся. Воистину, хоть мне и выговорить такое страшно, это очень даже христианский поступок, потому что, в конце концов, она жена в глазах Господа – хотя, Финт, Богу иногда случается и отвернуться, за что я Ему частенько пеняю. Желания мужа, чтоб ты знал, неизменно считаются, ммм, более важными, чем желания жены.

– Этот вчерашний хмырь работал на парня по прозвищу Ушлый Боб, который (ай!) очень интересуется Симплисити и мной, – рассказывал Финт в промежутках между мощными шлепками. – Он хочет знать, где она, так что небось ему с того какая-то деньга перепадет. Ты его знаешь? Я слыхал, он из законников.

– Ушлый Боб, – задумался Соломон. – Ммм, сдается мне, я о нем слышал. И да, он адвокат – для преступников, так скажем. И я не о том, что он отмазывает их в суде. Этим он, безусловно, тоже занимается, но он скорее, ммм, что-то вроде посредника, скажем так. Например, кто-нибудь обратится к нему и, допустим, обронит: «Есть в нашем городе один джент, которому мне бы хотелось доставить некоторые неудобства». Никто ни словом не обмолвится насчет убийства или там отрезания уха; вполне довольно обменяться взглядами, до носа дотронуться – много есть разных знаков, – так что сам Ушлый Боб сможет заявить, что ведать ничего не ведал об этом деле и с какой такой стати чья-то гостиная вся забрызгана кровью. – Соломон вздохнул. – Говоришь, это его люди напали на мисс Симплисити?

– Ага, и теперь мне позарез надо его отыскать. Как только спихнем с плеч наше сегодняшнее дельце. Надо было вчерашнего хмыря выспросить, где этот Ушлый Боб обретается, но я (ой!) как раз пинал его в неназываемые и, грешным делом, позабыл. Думается, я и в носяру ему здорово въехал, по всей роже расплющил, так что он разве что похрюкивать мог.

– Пусть это послужит тебе уроком, – назидательно промолвил Соломон. – Насилие не всегда на пользу делу.

– Соломон, у тебя дома шестиствольный пистолет лежит! – напомнил Финт.

– Ммм, я сказал, не всегда.

– Что ж, если ты знаешь, где его искать, ты мне скажи, потому что завтра я в любом случае им займусь, – попросил Финт. – Он небось думает, кто-то будет рад услышать, что Симплисити мертва. Не потому, что ее ненавидят, а просто потому, что она (уй!) кому-то поперек дороги встала.

Соломон отозвался таким долгим «ммм», что поначалу Финт посчитал его откликом на особый, с вывертом, щипок массажиста, но тут Соломон тихо произнес:

– Так вот, Финт, ты сам только что решил свою головоломку. Пусть эти люди думают, что Симплисити, ммм, мертва. На покойников никто не охотится. Ммм, просто на ум пришло, вот и поделился. Не принимай всерьез.

Финт вгляделся в лицо собеседника: глаза его сияли.

– Что ты имеешь в виду?!

– Я имею в виду, Финт, что ты очень изобретательный юноша, а я всего лишь подбросил тебе мыслишку – обдумать на досуге. Вот и думай. Думай вот о чем: люди видят то, что хотят видеть.

Кулак смачно впечатался в Финтову спину, но тот даже не заметил: мозг его словно взорвался, голова пошла кругом. Финт оглянулся на Соломона и молча кивнул. В глазах его плясали бесенята.

Соломон поднялся на ноги, воздвигся над Финтом, словно кит, потрепал его по плечу.

– Нам пора, юноша. Во всем нужна мера, даже в чистоплотности.

Вытершись хорошенько, они вернулись к своим кабинкам, и Соломон предложил:

– Посидим тут, выпьем чего-нибудь: не стоит выходить на улицу сразу после бодрящего массажа, того гляди сквозняк прохватит. А после того, мальчик мой, я намерен познакомить тебя с Сэвил-роу, где одеваются все важные шишки. Времени у нас не так много, но вчера вечером я послал мальца к моему другу Иззи, он все сделает в лучшем виде. Его заведение – отнюдь не лавка старьевщика, и он, конечно же, даст хорошую скидку старому другу, который, между прочим, донес его на себе до безопасного места, когда его казаки подстрелили. – И добавил: – Пусть только попробует не дать. Тащил его больше мили, причем бегом, прежде чем мы оторвались от них в снегах, а у нас троих ни у кого даже башмаков не было, разбудили-то нас посреди ночи. После того мы разошлись каждый своей дорогой, но молодого Карла я навсегда запомнил – кажется, я тебе о нем рассказывал? – он мне твердил, что все люди равны, но безжалостно угнетаемы, причем некоторые так даже угнетают сами себя. Если задуматься, таки он еще много чего наговорил. В жизни не видал, чтоб юноша был так ужасно подстрижен, и глаза такие дикие – на голодного волка смахивал.

Но Финт не слушал.

– Сэвил-роу, это ж в Уэст-Энде! – воскликнул он, словно речь шла о другом конце света. – А мне точно нужны шмотки, как у благородных? Ведь мистер Дизраэли и его друзья, хм, они знают, кто я такой, разве нет?

– Ммм, о, и кто же ты такой, ммм, мой друг? Ты им – подчиненный? Их наемный рабочий? Или, смею предположить, ты им ровня? Молодой Карл, несомненно, сказал бы, что ровня; может, по сей день так говорит. Если, конечно, еще жив. – Финт как-то странно покосился на Соломона, и тот поспешил пояснить: – Ммм, насколько я помню, если объяснять людям направо и налево, как жестоко их угнетают, ты, скорее всего, наживешь себе врагов с обеих сторон: из числа угнетателей, которым это дело нравится и останавливаться они не собираются, и из числа угнетенных, потому что они, как людям свойственно, предпочли бы об этом не знать. А не то разозлятся, мало не покажется.

Финт заинтригованно уточнил:

– А я – угнетенный?

– Ты? Не то чтоб заметно, мальчик мой, да и сам ты тоже никого не угнетаешь; завидное положение, не так ли? – но на твоем месте я бы не слишком задумывался о политике, а то, чего доброго, расхвораешься. Кстати, я совершенно уверен, что некоторые, пусть и не все люди, с которыми ты познакомишься сегодня, заметно богаче тебя, но, полагаю, в их глазах это не повод считать себя выше таких, как ты, – судя по тому, что я слыхал про даму, в чьем доме мы нынче ужинаем. Деньги делают людей богатыми; заблуждается тот, кто думает, будто деньги делают людей лучше – или хуже, если на то пошло. Важно, что люди совершают и что после себя оставляют.

Соломон допил кофе и промолвил:

– Поскольку путь нам предстоит неблизкий, а у меня ноги ноют, возьмем извозчика и таки будем вести себя по-джентльменски, как нам и пристало.

– Но это ж чертова прорва денег!

– И что с того? Прикажешь мне теперь тащиться в этакую даль под дождем? Финт, кто ты такой? Ты – король необъятных просторов – при условии, что просторы эти лежат под землей. Ты подбираешь деньги с земли, чтобы жить, а поскольку находишь ты монетки играючи, думается мне, в каком-то смысле ты навсегда останешься ребенком. Жизнь для тебя – забава, ответственности – никакой; но вот сейчас ты принимаешь на себя ряд обязательств. У тебя есть деньги, Финт: новехонькая блестящая банковская книжка тому свидетельство. И ты надеешься завоевать сердце юной дамы, ммм, так? Это мужчине полезно; мужчину выковывают на наковальне, имя которой – обязательства.