него нас подкараулит старая ведьма и заманит в свои тенета! – заключил Беленир, не дав всем высказаться, ибо времени было не особо много.

– А знаешь ли ты, где живёт Каукис? – спросил волка Брисинор.

– Знаваю такого, – ответил волк. – Не очень-то и далеко его жилище, могу проводить вас немного.

Путники кивнули оборотню головами и отправились в дорогу, взвалив поклажу на плечи, а большую её часть на коня, чем тот остался недоволен.

– Лишь моё благородство мешает мне отказаться от этого недостойного груза, – возговорил громко Космач. – Я богатырский конь, а не осёл для носки тюков!

Когда же все спустились с холма, оказалось, что прежде огромные лужи обмелели: вода впиталась в почву. И оттого земля так набухла и взмокла, что ноги проваливались в неё, словно в топь болотную. Чтобы не тратить силы на поднятие и спуск, путники пошли меж холмов. Из-за этого вскоре их ноги промокли, меся земляную жижицу. Пусть это никого и не обрадовало, но небо светлое над головою давало духу сил, и потому Беленир вместе со своими спутниками не жаловался на горькую судьбу.

Дороги совсем не было видно: её разбирал Гвиулис, шедший впереди и ведший за собой всех. То и дело он внюхивался и всматривался в холмы да овраги, небрежно размётанные вокруг, и с осторожностью выбирал верный путь. Беленир угрюмо следовал за волком и следил за тем, ту ли дорогу он выбирает, и смотрел, не хитрит ли серый. Скоро местность стала постепенно повышаться и чем выше она становилась, тем глубже делались овраги. Некоторые яры были вовсе завалены камнями-валунами, поросшими пожухлыми травами. Через несколько дней пути даже эти яруги каменистые совсем исчезли, а вместо них появились неглубокие лощины меж холмиков, выраставших из земли приземистыми коленами. На таких взгорьях всюду лежали валуны, какие большие, все обросшие мхом, словно волосами или бородою, какие мелкие, усыпавшие верхи холмов. Так что дорога улучшилась и стала походить на брусчатку. Но все ночи тёмные Беленир чувствовал, что за ним и его друзьями следят. Волнозор зоркоокий один раз видел кого-то невдалеке, на холме, и Всесвятлир после этого всё время боялся спать, думая, что его прикончат во сне, но всё равно не мог побороть себя и дремал.

Одним туманным днём путники, как обычно, брели по нагим каменьям. И вдруг туман клоками белесыми развеялся по морозному воздуху и сквозь прорехи в мглистом одеянии заголубели грозные черты гор. Все остановились.

– Вот они, великие Смарагдовые Горы! – воскликнул Беленир, обводя рукою видневшиеся горные кряжи, разбросанные невдалеке, и высокие скалистые горбы, чьи вершины были усыпаны блестевшим на солнце, словно роса, снегом. – Наконец-то они показались нам во всей своей красе и во всём величии…

– Нет! – прервал Беленира Волнозор, дивившийся вершинами, что врезались своими верхушками сиявшими, как сталь копий, в небо, где-то укутанное облаками, а где-то синее-синее что сапфир. – Это ещё не вся красота Смарагдовых Гор. Увидеть их отсюда – не значит познать их величие. Вот когда вы побываете там, если представится случай, тогда-то вот и поймёте, какова их природа и как чисты озёра под нависшими скалистыми склонами.

– Но вряд ли такая возможность нам представится! – вмешался Всесвятлир. – Потому что мы должны думать о Каукисе из Вутирна и как быстрее до него добраться, а не о красе горных вершин! Если бы мы так останавливались над каждым красивым местом, то добрались бы до Каукиса, когда поседели бы наши бороды.

– Ты прав! – подтвердил Волнозор. – Мы задержались.

Все вновь продолжили путь-дорогу. На резвых ногах захлюпали промокшие сапоги. Чтобы отвлечься от невзгод, добры витязи думали о славных пирах, а не о здешних холмах, на которых невзрачной на вид пеленой расстилался зыбкий туман. С каждым шагом нарастало недоверие к Гвиулису, ибо тот шёл молча и даже не гавкал. «Небось заодно с Егой, – думали путники. – Хочет привести нас к ней в лапы». Когда сгустилась темнота, и стало не видно ни зги, Беленир решил остановиться и разбить лагерь на плоской вершине одного холма, неподалёку от небольшого елового леса. Там стояли неизвестного происхождения камни-истуканы, образующие круг, словно застывшие в хороводе. Как пояснил конь, их возвели волоты древние – Земнородные сыны. В этом кругу каменном путники и расположились на ночь. «Надо разжечь костёр, пока не нагрянули какие-нибудь дикие звери!» – сказал Беленир, и все с ним согласились. Вскоре уже развели из припасённых веток огонь меж двух кусков расколотого надвое валуна, упавшего посреди холма, и он полосою яркой взметнулся над серыми камнями. На тех камнях заколыхались отблески дикие, а по земле суетливо забегали длинные тени воинов, коня и волка. Сами путники, рассевшись вокруг огня да глядя на трепещущие язычки, с треском лизавшие сухие ветки, уже рассказывали разные байки и сушили обувь. А конь разумный, опасаясь коварной Еги, с опаской всматривался во тьму, которую не мог осветить костёр.

И вдруг просвистело что-то в воздухе, да так, что Беленир подскочил, а иные и вовсе припали к сырой земле. Этот свист был оглушителен и ужасен, он колебал сердца и дёргал души, потому путники испугались не на шутку и тотчас надели обувь. Вслед за тем Беленир поднял своих друзей и, оглядевшись, крикнул вдаль гордой речью, намереваясь отбить у неведомого врага охоту нападать:

– Кто таков там свистит, пугает честных людей, будто карга древняя каркает? А то смотри, сейчас брюхо вспорем тебе своими мечами!

– Ты уверен, что мы осилим? – спросил шепотом Всесвятлир, боясь, что неприятель узнает о сомнениях среди них.

– Нет! – ответил ему на то Беленир с ощутимой дрожью в голосе, ибо до слуха его донёсся непонятный шёпот, будто лес злоумышлял против них. – Но, если придётся, надо биться до конца, ибо сдаться на смерть глупо.

И вдруг с холма ближнего сошла какая-то тень, перебежав от чёрных косм кудлатой ели к блещущим от огня кустарникам. Так она, сокрытая тьмою, оказалась у самого подножия холма, где стояли Беленир и его друзья. Удальцы тотчас разглядели старуху высокую, чьи непонятного цвета глаза с гневом сияли подобно двум уголькам, горящим в печи, и чьи длинные чёрные с проседью волосы, выпачканные невесть в чём, развевались на легком ветерке. Брисинор даже заметил, что в волосах этих висела словно в оцепенении летучая мышь, пригревшаяся в спутанных космах. Неимоверно большой нос явившейся бабки спускался чуть ли не к губам и заканчивался острым концом, прямо как у вороны. Одета же старуха была в дрянные одежонки да изъеденную молью безрукавку из зайца, накинутую поверх засаленного платья. Пахло от неё