болотом словно она носила в одежде гнилушки, найденные в топях. Полы платья бабки были опалены и потому нынче чуть-чуть коротки для неё, кроме того, один лапоть у нее был длиннее другого. Сама она была ростом выше всех витязей в полтора раза, но на спине у неё был горб. Не сразу путники заметили ее приспешников: один за другим из лесу вышли вслед за старухой ужасные кривобокие карлики с морщинистыми лицами. У кого-то из них на лице была явная печать вырождения, все они были столь уродливы, что один их вид мог лишить человека дара речи. Кроме того, шли карлики, переваливаясь с ноги на ногу нелепыми неуклюжими шагами.

– Ега! – взвыл Гвиулис.

– Повелительница леса, – раздался хриплый и грубый голос Еги, и раздался он громко и гордо, но с натугой, будто старуха привыкла всегда кричать и теперь не удержалась от этого; карлики же молча внимали словам хозяйки и сверкали из мрака подслеповатыми глазами. – Государыня еловых зарослей Темнобора, хозяйка мухоморов и паучих и подруга медведиц.

– Явилась, старая карга со своим сбродом! – прорычал Серый Волк уже с большей уверенностью, увидав, как сверкает обнаженное оружие воинов, и услышав, что лук Волнозора уже поскрипывает за его спиною.

– А ты, волчонок, думал я не явлюсь? – прошипела старуха. – А я – опа! – и явилася, на беду появилася. Ха-ха!

Тут Гвиулис взвыл, не зная, что ответить, а Беленир с робостью в голосе от вида той бабки задал вопрос:

– Что тебе надо, старуха? – более ничего не смог он произнести, ибо тотчас последовал ответ:

– То мне и надо, птенец, что забрать вас всех! Понятно тебе, глуздырь? Ясно ли? Ха-ха! Ясно ли? – тут лицо Еги словно окаменело, а глаза заволокло пеленой белёсой как молоко, и губы ее зашевелились, говоря непонятные слова.

– Что? – возмутился тут же Всесвятлир, раскрыв рот. – Вот этого пройдоху-волчище забирай, – добавил он уже с испугом, увидав рожу старухи, – а нас не трогай, а тронешь – биться будем! – оборотню эти речи совсем не понравились, и он покосился на Всесвятлира.

– От тебя прок, как медведю от бобровой хатки! – крикнул на него Всесвятлир. – То есть – никакого! Ты гавкал, что способен ей противостоять, а сам поджал свой серый хвост и заскулил от страха.

– Тихо, глупцы! – прервал Беленир. Воцарилось молчание, и лишь затем заговорила Ега, распахнув гнилозубый рот:

– Вы висите на волоске от гибели и притом ещё и спорите и обзываете друг друга. И обзываетесь подходящими именами! – и старая ведьма рассмеялась густым протяжным смехом, что пронизал всех до костей. – Людишки, ха-ха, как вы мелочны, даже перед смертью, оскорбляете не то что себя, ещё и зверюшек.

– Ега! – возгласил тогда Брисинор до поры молчавший, ждавший, когда вставить своё слово. – Не думай, что все люди одинаковы, да и эти не столь уж горды, как может показаться с первого взгляда. Мы не желаем тебе зла, если ты не желаешь его нам.

– А если желаешь, то мы изрежем тебя на мелкие кусочки! – вставил Всесвятлир, Беленир же, пытавшийся его остановить, не успел заткнуть ему рот.

Услыхав такие речи дерзкие, Ега вобрала в себя воздух и дунула с такой силою, что костёр задрожал, а затем и вовсе затух, оставив после себя струиться в воздухе тонкую полоску дыма. Путников аж отнесло назад от такого дуновения студёного: у Беленира даже руки чуть не закостенели, а Всесвятлиру повеяло в лицо таким холодом, что он с трудом открыл глаза. Брисинор же откатился в сторону, а Волнозор чуть не свалился с холма. Воцарилась тьма. Не успели витязи понять, в чём дело, как на них с неистовым гортанным криком набросились три карлика с какими-то кривыми кинжалами в руках. Одного тотчас пнул ногой Всесвятлир, и едва карла поднялся на ноги, витязь разрубил его напополам от головы до пояса. И тут сквозь хлынувший фонтан крови на Всесвятлира прыгнул другой карлик, занеся свой кривой кинжал в руке. «Скотина!» – крикнул в порыве гнева и испуга воин и отсек карле руку. Рука вместе с кинжалом упала на землю, а карлик с безобразной мордой вцепился в витязя, чая перегрызть тому горло своими гнилыми зубищами. Начал он лязгать челюстью, брыжза слюной; с трудом уже сдерживал его Всесвятлир, как вдруг сзади уродца схватил Гвиулис. Карла истошно взвыл и тотчас был поглощён Серым Волком. Третий карлик куда-то исчез: всего их было трое. Витязи тем временем нащупали друг друга в непроглядной темноте и, опомнившись, глянули туда, где стояла прежде старуха: там её и в помине не было. «Куда она делась?» – удивился Беленир, дрожа от холода и ветра, учинённого ведьмой. «Неужто ушла?» – задались все вопросом, и даже конь зашевелил ушами. «Сгинула во тьме, чтобы вернуться!» – недоверчиво зашептали Брисинор и Волнозор.

И вдруг откуда ни возьмись возникла старуха: словно выпрыгнула из-под земли! А появилась прямо перед Белениром. И глаза у неё были, что огонь подземный, сама вся в ярости, с всколоченными волосами. Из рук у неё торчал посох высоченный, выше неё, упиравшийся будто бы в небо чёрное, безвёздное, а пальцы на её руках костлявых были бледны как у мертвеца и на них росли грязные одеревенелые ногти. Беленир аж вскрикнул от страха, когда увидел ведьму подлую и её горящие злобные очи прямо перед собой. И тут же он махнул ножом, чая убить старуху проклятую, но только та была не так-то проста: отскочила старая и давай своим посохом длинным во все стороны размахивать. Не успел Беленир ещё и разобраться во всём, как Всесвятлир и Брисинор сзади схватили его под руки и оттащили назад на несколько шагов, потому посох Еги ни разу не попал по витязю. И тут же на ведьму коварную налетел в прыжке Серый Волк, желая её то ли раздавить, то ли растерзать. Но поскольку ведьма полуседая была очень даже ловка, то оборотень приземлился не на неё, но на голые камни, ушибив себе лапы. Тут-то старуха древняя, растолкав витязей, и набросилась на него со всей яростью и злобою и побила своим длиннющим посохом. Затем Ега и вовсе набормотала что-то себе в нос и пыхнула невесть откуда жарким огнём. Вмиг лица путников осветило красным заревом, а в глазах у всех заблистали алые искры. И огонь тот, что наколдовала ведьма, поджарил волку его хвост, да так, что вся шерсть на нём обуглилась, а конец хвоста и вовсе оголился. С трудом затушил себя зверь, едва совсем не сгорел. Когда же все путники увидели, что Гвиулис уже не может