— Какую ты ерунду говоришь, роднуля. У меня только один сыночек, это ты.

— Сколько я в‐весил при рождении, м-мама? — однажды догадался Илюша.

— Два килограмма четыреста! — заулыбалась она.

— А кто — п-пять сорок пять?

У Софьи Михайловны задрожал подбородок. По морщинкам поплыли слезы.

— Ну, мама, ну? — в надежде затряс ее Илюша. — Кто в‐весил пять с-сорок пять?

— …твой папа, Левушка, при рождении весил пять килограммов сорок пять грамм. Такой крепыш, прямо сразу в садик можно было отдавать.

Родик и муж слились у нее в единый образ. Всем казалось, она притворяется, играет. Софья Михайловна по-прежнему была остра на язык, следила за новинками медицины, консультировала больных на дому, освоила скайп, ватсап и все мыслимые мессенджеры, завела страничку в соцсетях и выкладывала в ленту свои роскошные пироги. Но по десять раз на дню она спрашивала мужа:

— Лева, почему ты так быстро постарел? Ты же вот только вчера был молодым?

— Да и тебе не двадцать, Соня, — перестал сопротивляться папа.

— А почему ты больше не оперируешь?

— Потому что я — полковник в отставке.

— Зря, ты был таким блестящим хирургом! Как ты спас Илюшеньку, это что-то!

Илья ненавидел за это маму. Он ненавидел Ленку, которая, вроде бы хлопоча по делам покойного мужа, недвусмысленно приближалась к Илюше. Однажды после полуночи в его комнату открылась дверь, и Ленка, голая, прикрытая лишь прозрачным пеньюаром, села на кровать.

— Л-ленок, не н-надо, — Илюша погладил ее по руке, — я об-божаю тебя, т-ты знаешь. Но н-не надо… М-мы не с-сможем после смот-треть друг д-другу в глаза.

— Илюшенька, не унижай меня, — прошептала Ленка. — Ты знаешь, что я мечтала о тебе всю жизнь. Я тебя заслужила.

Ленка была утонченно-прекрасна. Лицо обложек «Космополитена», даже в своем возрасте она оставалась востребованной моделью. Чуть незаметной дорогой пластики, чуть умного макияжа, пожизненная диета и изнуряющий спорт сохранили ее свежайшей, бархатной, благоухающей. Родик реально выбрал лучшую женщину на Земле. Илюша часто думал, что если бы он когда-то и женился, то только на Ленке. Отказаться, не принять ее любовь было невозможно.

— Я н-не з-знаю, ч-что с тобой д-делать…

— Все то, что ты делал со своими эскимосками, негритянками, проститутками и наркоманками. Ровно то же самое. — Она резко встала и повернула «Царевну-Лебедь» лицом к стене.

— Т-ты д-другая, — начал было Илюша, но Ленка сбросила с себя шелк и кинулась на него волчицей, которую много лет держали в клетке.

Ленка целовала все его шрамы, ласкала языком зубы, которые к тому времени были выбиты и вставлены по несколько раз, подлезала нежнейшей попой под шершавые ладони с обкусанными ногтями. То, что раньше сама с дрожью мазала зеленкой, обрабатывала спиртом и заклеивала пластырем, сейчас было объектом ее звериного вожделения. Старый синий ожог в виде утюга на груди вызывал такое возбуждение, что она кричала, вцепившись в него когтями и извиваясь змеей, выползающей из собственной шкуры. Голодная, она не могла насытиться даже после того, как Илюша издал финальный рык, рухнул на спину и прикинулся мертвым.

— Любимый, любимый… — повторяла Ленка, целуя белые полумесяцы волос на его шее.

— Т-ты с Р-родиком в пос-стели б-была так-кой же? — еле воскрес Илюша.

— Нет, — виновато ответила Ленка, — с Родионом мы не спали последние пять лет.

— К-ак ты могла? Р-родька так любил т-тебя! Его же-элали все ж-женщины м-мира…

— А меня желали все мужчины мира, — обиделась Ленка, — но сердцу-то не прикажешь…

— Н-ненавижу эт-тот мир! — Илюша встал и, спотыкаясь, направился в ванную. Навис над раковиной, подтянул ладонью свой натруженный инструмент и пустил мощную струю мочи, целясь в дорогой бронзовый слив. Желтые капли рикошетом оросили белоснежный кафель с золотистым позументом. Сзади подошла Ленка и, млея, словно ее стену обрызгали святой водой, прижалась к Илюшиной спине. Он уставился в зеркало, отороченное ангелами и лавровыми листьями. Уставший, белобрысый, рваный немолодой хиппи и ухоженная изысканная леди со сливочными кудрями и чернильными глазами. Она кокетливо нагнулась вбок, и стекло отразило ее крупную дынеподобную грудь. Илюша положил ладонь на вздернутый удивленный сосок, Ленка захлебнулась.

— Какие у тебя нежные пальцы…

— В эт-том з-зеркале должен б-быть мой б-брат, — сказал он нервно.

— Илюша…

— Мой б-браааат! — заорал он, задыхаясь.

Ленка не успела отпрыгнуть, как Илья с размаху вмазал в отражение кулаком. Осколки стекла с кровавыми брызгами фонтаном накрыли ванную комнату. Ленка присела, истошно закричала, маленький блестящий треугольник вонзился ей в плечо. Илюша стоял весь в крови, из щеки торчали фрагменты зеркала.

— Не смей б-больше подход-дить ко м-мне, — выл он в агонии, — иди к н-нему!

Голая Ленка огромным бежевым полотенцем вытирала кровь и щипчиками для бровей вытаскивала осколки из Илюшиной кожи. Налила водки, опрокинула ему в рот стакан, держа затылок, словно из соски поила котенка молоком. Илья ослаб, добрался до кровати и провалился в мучительный сон. Утром Ленка наливала рассол и целовала каждую царапину на драной роже. Потом шлифовала ему ногти собственной пилочкой, приговаривая, что он ее сильно поранил в интимных местах.

Это было наваждением. Он не мог от нее отказаться. Ленка приходила два-три раза в неделю и рвала его на куски как дикая самка. Секс был замешен на чувстве вины, горя и отчаяния. Илюша напрочь забыл о восхитительном безразличии и легкости, которые он всегда испытывал с малознакомыми женщинами, не умевшими порой даже говорить по-русски. Любовные ночи с женой умершего брата были какой-то чужой игрой, развлечением дьявола, ловкой манипуляцией пустыми, марионеточными куклами.

Связь между невесткой и младшим сыном почуял даже Лев Леонидович. Не выдержав стыда за своих детей и безумия жены, он поселился на даче, с головой ушел в садовое хозяйство, перестал общаться с родными, да и сам редко отвечал на звонки.

— Папа, почему вы не берете трубку, я волнуюсь, — спрашивала Ленка, — как ваше здоровье?

— Леночка, все хорошо, только вот «Славу победителя» пожрала какая-то тля. Боюсь, на жигулевскую яблоню перейдет.

— Родику скоро год будет, организуем поминки в «Пушкине» на Тверской. Ярик за вами заедет.

— Не надо, милая, я не приду. Надо опрыскать еще десять деревьев и срезать «волчки».

— Но, папа…

— Леночка, береги себя. Береги мальчиков. Люби их сильно. Я недолюбил Родика, мама его недолюбила, ты недолюбила… Поверь, с этим невозможно жить дальше…

Илюша приезжал к отцу редко. Они садились в деревянной, плохо протопленной комнате, пили папино яблочное вино, курили и молчали. В этом молчании Илья находил силы.

— Как мама? — выдавливал из себя отец.

— С-стареет, — отвечал Илюша, — каждый день с-смотрит фотографии и спраш-шивает, когда Лева вернется