– А вот я, напротив, заподозрил, – сказал Пуаро. – Я подозреваю, что Маргарет Эрнст очень хотела обсудить с доктором Амброузом Флауэрдейлом, что ей говорить, а о чем лучше умолчать.

– Да, если она и советовалась с кем-то, то только с ним, – сделал я уступку. – Его имя то и дело всплывало в нашем разговоре. Было видно, что она им восхищается.

– И все же вы не пошли искать доктора Флауэрдейла. – Пуаро негромко фыркнул. – Как же, вы ведь дали обет молчания, и честь не позволяла вам нарушить его. И неужели это ваше английское чувство приличия заставляет вас говорить «она им восхищается» вместо «она его любит»? Маргарет Эрнст влюблена в Амброуза Флауэрдейла – это же ясно, судя по тому, что вы рассказали! Почему она с такой страстью говорит о викарии и его жене, которых никогда даже не видела? Потому, что ее страсть адресована не им, а доктору Флауэрдейлу, это его чувства она переживает, говоря о преподобном Айве и его супруге, ведь они были его близкими друзьями. Понимаете, Кэтчпул?

Я хмыкнул. Мне-то казалось, что страсть Маргарет Эрнст воспламеняли в том числе принципы, поставленные на карту, и несправедливость, совершенная по отношению к Айвам, но я знал, что говорить об этом сейчас значит понапрасну терять время. Пуаро только прочтет мне еще одну лекцию о моей неспособности распознать любовное чувство. Желая дать ему пищу для иных размышлений, кроме моих неисчислимых ошибок и слабостей, я рассказал о своем визите в «Плезантс» и разговоре с официанткой Фи Спринг.

– Что это, по-вашему, значит? – спросил я, когда наш автомобиль подпрыгнул на чем-то, что, должно быть, лежало поперек дороги.

И снова Пуаро не обратил внимания на мой вопрос. И сам спросил меня, все ли я ему рассказал.

– О том, что произошло в Грейт-Холлинге, – да. Осталась лишь одна новость, о дознании, которое было сегодня. Этих троих отравили. Цианидом, как мы и думали. Но есть одна странность: в их желудках не было найдено никакой пищи. Харриет Сиппель, Ида Грэнсбери и Ричард Негус ничего не ели в течение нескольких часов до смерти. А это значит, что мы не знаем, куда девался чай, заказанный на троих.

– Ага! Ну вот, одной загадкой меньше.

– Меньше? По мне, как раз наоборот – больше. Или я не прав?

– О, Кэтчпул, – сказал Пуаро печально. – Если я скажу вам ответ, если я сжалюсь над вами, то вы никогда не отточите своей способности мыслить и анализировать факты – а вам это необходимо! У меня есть очень хороший друг, о котором я вам еще не говорил. Его зовут Гастингс. Как часто я обращался к нему с просьбой напрячь свои маленькие серые клеточки, хотя и знаю, что им далеко до моих…

Я думал, это разминка перед комплиментом мне: «Вы же, напротив…», но бельгиец сказал:

– Вы тоже никогда не достигнете моего уровня. Нельзя сказать, чтобы вам не хватало интеллекта, или способности чувствовать, или даже оригинальности мышления. Нет, вам недостает только уверенности в себе. Вы не ищете ответы, нет, вы только озираетесь по сторонам в поисках того, кто вам их даст, – и находите Эркюля Пуаро! Но Пуаро не просто решает задачки, mon ami. Он направляет, учит. Он хочет научить вас мыслить самостоятельно, как он. Как та женщина, о которой вы рассказали, Маргарет Эрнст: принимая решения, она опирается не на Библию, а на собственное суждение.

– Да. И мне это показалось признаком высокомерия, – с нажимом ответил я.

Мне хотелось продолжить, но мы уже прибыли в отель.

В фойе «Блоксхэма» мы едва не столкнулись с Генри Негусом, братом Ричарда. В одной руке он нес небольшой чемоданчик. В другой – огромный чемодан, который Генри поставил на пол, чтобы поговорить с нами.

– Жаль, что я уже не так молод, сил стало меньше, – пожаловался он, восстанавливая дыхание. – Могу ли я узнать, как продвигается дело?

Судя по выражению его лица и тону голоса, он еще не знал о четвертом убийстве. Я промолчал, мне было интересно посмотреть, что станет делать Пуаро.

– Мы уверены в успехе, – ответил тот нарочито расплывчато. – А вы провели ночь здесь, месье?

– Ночь? А, вы про чемодан… Нет, я ночевал в Лэнгхеме. Просто не нашел в себе сил остаться здесь, хотя мистер Лаццари был так любезен, что предложил. Сюда я зашел только сегодня, чтобы забрать вещи Ричарда. – Кивком головы Генри Негус показал на чемодан, стоявший у его ног, но смотрел при этом в другую сторону, как будто не хотел даже видеть этот предмет. Я взглянул на твердую картонную бирку, привязанную к ручке: «Мистер Негус».

– Что ж, мне лучше поспешить, – сказал Генри. – Пожалуйста, держите меня в курсе.

– Обязательно, – отозвался я. – До свидания, мистер Негус. Мне так жаль вашего брата.

– Спасибо, мистер Кэтчпул. Месье Пуаро. – Вид у Негуса был смущенный, возможно, даже сердитый. Мне казалось, я понял почему: перед лицом собственной трагедии он принял решение быть полезным и не хотел, чтобы ему напоминали о его горе именно в тот момент, когда он так старался сосредоточиться на вещах сугубо практических.

Едва он вышел на улицу, как я увидел Луку Лаццари, который мчался к нам, хватая себя на бегу за волосы. Его лицо блестело от пота.

– Ах, месье Пуаро, мистер Кэтчпул! Наконец-то! Вы слышали эту ужасную новость? Черные дни настали в отеле «Блоксхэм»! О, какие черные дни!

Мне показалось или он действительно причесал свои усы а-ля Пуаро? Впрочем, если это и была имитация, то довольно слабая. Гораздо больше меня удивило то мрачное состояние духа, в которое его привело четвертое убийство, совершенное в его отеле. Когда в «Блоксхэме» убили сразу троих, он оставался бодрячком. У меня даже мелькнула мысль: быть может, на этот раз жертвой стал служащий отеля, а не гость? Я спросил, кого убили.

– Я не знаю ни кто она такая, ни где она сейчас, – сказал Лаццари. – Прошу вас, следуйте за мной. Вы сами все увидите.

– Вы не знаете, где она сейчас? – переспросил Пуаро управляющего отелем, пока мы шли за ним к лифту. – Что вы хотите этим сказать? Разве она не здесь, не в отеле?

– Да, но где именно в отеле? Она может оказаться где угодно! – прямо-таки взвыл Лаццари.

Рафаль Бобак приветственно склонил голову, увидев нас; он толкал перед собой большую тележку, нагруженную, кажется, грязными простынями.

– Месье Пуаро, – сказал он, останавливаясь перед нами. – Я долго раздумывал над тем, что услышал в комнате номер 317 в вечер убийства.

– Oui? – отозвался Пуаро с надеждой.

– Я ничего больше не вспомнил, сэр. Мне очень жаль.

– Ничего страшного. Спасибо, что попытались, мистер Бобак.

– Послушайте, – сказал Лаццари. – Вот идет лифт, а я боюсь даже войти в него! И это в моем собственном отеле! А все потому, что я уже не знаю, что я найду и чего не найду в следующую минуту. Я боюсь лишний раз повернуть за угол, открыть лишнюю дверь… Я пугаюсь теней в коридорах, скрипа половиц на этажах…