Торопясь в указанный угол, порывистый польский журналист наступил любезному гиду на ногу и даже не потрудился извиниться. Сжимая кулаки и раздувая ноздри, он долго смотрел на лицо монаха в темной рясе…

– Эта девочка, юная дочь князя, была талантливой художницей, – сказал Павел. – Не знаю, как из разноцветных ниточек можно сплести портрет, но лицо священника я видел так ясно и четко, словно это была фотография.

Он шумно выдохнул и потянулся за бутылкой:

– И как бы я хотел, чтобы это действительно была фотография – в медальоне на могильной плите!

– Значит, это снова был он? – сочувственно спросила я, практически не сомневаясь в ответе. – Наш пан Ковальский-Орленко?

– Да!

Расплескивая вино, Павел до краев наполнил свой бокал.

– И мне тоже налей, – попросила я.

Мы выпили не чокаясь и без тоста. Я только мысленно сказала: «За бедных девочек! Ох, как же им не повезло…»

Хотя думать, что ты встретила любовь всей жизни, а найти смерть – это гораздо больше, чем просто невезение.

– Это злой рок, – пробормотала я.

– Это злая воля! – сердито поправил меня Павел. – Человеческая воля, а не какое-нибудь божественное провидение!

Я поставила бокал и внимательно посмотрела на расстроенного мужчину:

– Мы это обсудим сейчас – или после того, как я попробую тебя утешить?

– Я не уверен…

– Зато я уверена, – шепнула я, отнимая у него бокал.

Подушки были рядом, и, падая в кровать, Павел не ушибся.

Я не перестаю удивляться тому, как сложен обманчиво примитивный процесс сексуального взаимодействия мужчины и женщины. Тот зачастую долгожданный момент, когда уже однозначно выражены обоюдное согласие и полная готовность, всего лишь нулевая отметка. Что будет дальше, наверняка не знает никто. Можно только догадываться, предчувствовать, прогнозировать результат с учетом былого опыта…

Внешне все просто: два тела соединяются, как пазлы одной картинки. Это видимая часть айсберга. На самом деле в контакт, глубина которого непредсказуема, вступают не просто физические тела, но наши сущности. Все то трудноуловимое, малообъяснимое, но при этом вполне реальное, что никак нельзя пощупать, взвесить и измерить.

В каких единицах исчисляются чувства? Как сказывается на общей сумме положительный или отрицательный заряд эмоций? Из какой энергии рождается душевное тепло? Почему от такой эфемерной сущности, как настроение, зависит, будет ли контакт слиянием жизненных сил, обменом энергией или обоюдной разрядкой в ноль? Сомневаюсь, что кому-нибудь известны ответы на эти вопросы. Наверное, именно поэтому сексуальное поведение в большой степени интуитивно.

Этой ночью мы с Павлом любили друг друга яростно и быстро. Акт физической любви для нас был сродни сеансу психологической разгрузки. Правда, как это часто случается, итог оказался разным. Павел душевно и физически обессилел и тихо уснул. Я же, напротив, чувствовала прилив бодрости. Спать? Сейчас?! Нет, без серьезного наркоза это невозможно!

Тихо, стараясь не потревожить безмятежно спящего мужчину, я выскользнула из постели и оделась. С вечера мы не потрудились задернуть шторы, за окном над ломаной линией сгрудившихся крыш сияли крупные южные звезды, так что в комнате было достаточно светло, и мои сборы не затянулись.

Джинсы, майка, куртка, кроссовки, сумка с ноутбуком на плече, мобильник в одном кармане и пара денежных купюр в другом – я экипировалась быстро и рационально. А перед уходом снова подошла к окну, чтобы все-таки задернуть шторы – звездный свет мог побеспокоить Павла, а мне не хотелось, чтобы он среди ночи проснулся и обнаружил мое отсутствие.

Во дворике кто-то был! Я успела увидеть темную фигуру, которая при моем появлении в окне отпрянула от фонтана и растворилась в тени каменной арки.

– Если это опять тот папарацци, то для ночных съемок на таком расстоянии ему понадобится мощный прожектор! – успокоил меня внутренний голос.

Я с сожалением подумала, что так и не дала себе труда выяснить, каким образом можно попасть в наш дворик – вряд ли только из отеля, наверняка предполагаемый папарацци пришел другим путем. И, надо думать, как пришел, так уже и ушел, так что у меня нет шансов поймать его во дворе. А жаль. Неплохо было бы на кулаках объяснить этому нехорошему человеку основные правила цивилизованной фотоохоты.

Досадуя, я слишком резко задернула шторы, и Павел в постели беспокойно заворочался. Выждав с полминуты – спящий не проснулся, – я на цыпочках прокралась к двери.

Во двор я все же выглянула. Разумеется, там было пусто.

– Добрый вечер, мадам! – удивленно отследив мою деловитую пробежку во двор и обратно, приветствовал меня в вестибюле скучающий портье.

С учетом явственной вопросительной и даже сочувственной интонации это прозвучало как приглашение к исповеди на тему: «А добрый ли выдался вечер?»

– Добрый! – не вполне искренне ответила я и с разгону проскочила маленький холл.

Город еще не спал. Причем его затянувшееся бодрствование было не натужным, а очень естественным и приятным.

По моим наблюдениям, на свете мало городов, которые умеют легко и весело отказываться от ночного сна. Мегаполисы, населенные мириадами рабочих пчелок, страдают непреходящей бессонницей, но она мучительна, как лихорадка. Провинциальные города лишь изредка просыпаются, разбуженные чем-то дурным, но их недовольное ворчание быстро превращается в исходный храп. Тихие местечки спят как убитые, что бы ни случилось.

Ницца – совсем другое дело!

При свете дня она горделивая, прекрасная, очаровательная и гостеприимная принцесса, а ночью – лукавая фея. Один образ нисколько не уступает другому, и оба так хороши и притягательны, что даже благонравные пожилые туристы из тех стран, где люди живут на редкость размеренно и спокойно, не могут устоять перед искушением пофлиртовать с ночной феей.

При этом большим достоинством Ниццы, выгодно отличающим ее от других замечательных европейских городов, является то, что здесь рестораны и кафе работают до тех пор, пока не уйдет последний посетитель. А поскольку Ницца по-прежнему остается любимым зарубежным курортом россиян, у которых генетически отсутствует предрасположенность к здоровому образу жизни, на любой улице найдется заведение, закрытие которого отодвинуто в бесконечность присутствием наших людей.

Я прислушалась: в некотором отдалении раздавалось нестройное хоровое пение. «Топ, топ, топает малыш!» – с жалобным повизгиванием выводили матерые женские альты. Короткую паузу после этого вокального номера заполнили жидкие аплодисменты и густой смех, красиво акцентированные частым звоном рюмочного стекла. Пока я искала кратчайший путь к месту проведения концерта, он продолжился. Вторым номером был исполнен бессмертный детский хит «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам» в своеобразной аранжировке для нетрезвых мужских голосов.