Я последовала примеру песенных пешеходов и заторопилась на звук. Вскоре он усилился и окреп: смешанный хор затянул подростковый гимн товариществу и братству «Если с другом вышел в путь». Прикинув, сколько времени может занять последовательное отражение в песенном репертуаре различных стадий взросления – от неуклюжих пешеходов через «Гаудеамус», национальный гимн и любовно-семейную лирику до реквиема а-капелла, – я решила, что спокойно могу задержаться вблизи этих вокалистов часа на полтора. Раньше они свой концерт не закончат, и ресторан до тех пор не закроется.

Было прохладно, но немногочисленных посетителей уличного кафе согревали расставленные между столиками печки. Они уютно гудели и излучали приятное живое тепло.

Я села за крайний столик – подальше от голосистых соотечественников, расположившихся в центре террасы. Осоловевшие мужчины машинально проводили меня взглядами, но быстро вернули свое внимание дамам, присутствующим в компании. Им было хорошо, участники хорового кружка полулежали в креслах, периодически приваливаясь друг к другу расслабленными плечами. Их позыв к пению уже вступил в стадию угасания – поиски песни, слова которой были бы известны всем, надолго затянулись.

Я открыла ноутбук и заказала кофе по-восточному – очень крепкий, со стаканом холодной воды. Мне не хотелось пить спиртное, чтобы не утратить раньше времени ни ликующую бодрость тела, ни фантастическую свежесть и ясность мышления – мою личную выгоду от недавнего энергичного общения с мужчиной. Я чувствовала себя так, как, наверное, ощущает себя природа после грозы. Очистившейся, посвежевшей – обновленной!

В этом состоянии у меня бывает так много энергии и свежих идей, что с точки зрения наилучшей организации труда мне имело бы смысл начинать рабочий день не за столом, а на диване! Было бы только с кем… Санчо, как перебежчик из мужских рядов в женские, решительно не годится.

– Но не заводить же для этого специальную штатную единицу? – проворчал внутренний голос.

Возможно, это было замаскированное предложение, но я не стала отвлекаться на его рассмотрение. Я закопалась в Интернет с совершенно конкретной целью – найти фотографию несвижского гобелена, о котором рассказывал Павел, и своими глазами увидеть монаха-Ковальского на полотне.

Мой друг-журналист побывал в Несвиже в двухтысячном году. За время, прошедшее с той поры, реставрационные работы в замке должны были завершиться. Вероятно, Несвиж уже принимает туристов и, как каждый уважающий себя музей, имеет целый штат научных сотрудников. Они систематизируют коллекции, проводят экскурсии и пишут на местном материале диссертации и монографии, иллюстрируя неудобочитаемые тексты фотографиями экспонатов. Такая редкость, как хорошо сохранившийся средневековый гобелен ручной работы, уже должна была «засветиться» в каталогах!

Исполненная надежд и святой веры в могущество Сети, я долго, до рези в глазах, просматривала электронные страницы. «Яндекс картинки», «Яндекс фото», «Картинки Google», «Yahoo images», «Picsearch» – кажется, я перебрала все тематические поисковики. Гобелена из Несвижа нигде не было и следа!

Отчаявшись найти изображение полотна, я стала искать хотя бы его описание. Это мне тоже не удалось, зато вскоре я узнала причину заведомой провальности моих попыток.

Оказывается, Павел был в числе последних людей, которые видели гобелен княжны!

В конце декабря две тысячи второго года в Несвиже, где велись реставрационные работы, вспыхнул пожар. Причину возгорания выяснить не удалось, но пламя распространилось очень быстро, так как старинные перекрытия замка были сделаны из деревянного бруса, в заполняющих конструкциях имелась деревянная решетка, и даже колонны в залах состояли из бревен, оплетенных канатами. Да что старое дерево! Пламя было настолько сильным, что от страшного жара прогнулись металлические швеллера потолочных перекрытий! Огонь полностью уничтожил семьсот квадратных метров крыши и чердачных помещений и сильно повредил башню, расположенную в правой стороне дворца. А при тушении пожара серьезно пострадали от воды и стены, и потолки с уникальными росписями, и паркетное покрытие пола.

Гобелен княжны в башне сгорел дотла, и изображенный на нем монах тоже превратился в пепел. Право, задумаешься об эффективности ведьминого проклятия!

Невольно впечатленная, я почти машинально забила в строку поиска словосочетание «легенды Несвижа». Не «легенда», а именно «легенды» – и множественное число оказалось правильной формой.

Помимо страшной сказки о злой колдунье и невинной юной деве, превратившейся не в пепел, а в розовые лепестки, в долгой истории Несвижа имелись и другие более или менее яркие фантазийные вкрапления.

Меня по понятным причинам заинтересовала легенда, хронологически почти совпадающая с той, которую рассказал мне Павел. В ней факты переплелись с вымыслом, точно нити в гобелене, так что отделить правду от выдумки за давностью лет не представлялось возможным.

Я узнала, что наибольший вклад в создание могущества замка внес Николай Христофор Радзивилл Сиротка, который княжил в Несвиже в шестнадцатом веке. Князь Николай Радзивилл много путешествовал и получил прекрасное образование в ведущих европейских державах того времени – Германии, Италии, Австрии и Франции. Его прозвище Сиротка было шутливым и прилипло к юному князю с легкой руки короля Жигимонта Августа. Вроде тот однажды встретил одинокого юношу в коридоре замка и спросил: «А это что за сиротка?»

Однако существовала легенда, объясняющая появление прозвища совершенно иначе. Будто бы старый князь Радзивилл, потерявший единственную дочь, усыновил неизвестного юношу. Обнаженный и беспамятный, тот лежал на берегу реки, которая, верно, и принесла его в Несвиж. Хотя юноша ничего не помнил о себе, своих родных и своем прошлом, он оказался поразительно умен и способен к наукам. Мудрыми речами и глубоким пониманием человеческой души он покорил сердце старого князя, стал его лучшим другом, первым советчиком, а затем и наследником.

Понятно, что поддерживать эту, пусть даже правдивую, версию происхождения прозвища самому князю Сиротке было невыгодно: наверняка у старика Радзивилла было немало кровных родственников, готовых оттеснить в сторонку чужака. Мне же этот мужской вариант сказки о Золушке показался вполне вероятным.

Правдоподобие ему придавало сопоставление с уже известными мне историями Эвы Вишнич, Марины Тарасовой и княжны из Несвижа. К последней легенде предание о князе Сиротке клеилось просто идеально, как вторая серия фильма к первой. Внезапно меня озарило! Я поняла кое-что очень важное.

Этот роковой персонаж, убивающий своей любовью юных девушек, вовсе не был вечным стариком! И убивал он их не случайно и не по злобе. Он буквально отнимал у очередной своей жертвы жизнь, и она умирала дряхлой старухой, а он, наоборот, превращался в юношу!

Так вот откуда у юного Сиротки недетская мудрость и скрытые знания! Он был молод только телом. Старик Радзивилл сделал своим наследником не беспамятного приемыша, а помолодевшего духовника княжны! Разумеется, этот оборотень прекрасно знал, как понравиться князю, с которым был знаком много лет.