По дороге домой Ивон начало захлестывать знакомое чувство униженности, которое буквально расплющивало, тем более, что она переживала его в одиночестве. К тому времени, когда она вернулась к себе и заперла дверь, это чувство неизбежно трансформировалось в злость. Подумать только, он меня одурачил! Этот Роберт С. Фивор, козел вонючий, мешок с дерьмом. Ивон даже разозлилась на Макманиса, который поступил с ней, как обычно поступают начальники в поганой ситуации. Послал сразу и вперед, и назад, потребовав соблюдать осторожность и одновременно вести этого человека чуть ли не целые сутки. «Я для такой работы не гожусь, поищите кого-нибудь другого». Она бы ему так и заявила, если бы не одно обстоятельство. Редко какого человека Ивон уважала больше, чем Макманиса.

— Сеннетт, ты говнюк! — произнесла она громко. — Махинатор. Кичишься своей властью. Ты дерьмо, и я тебя ненавижу. — Разыгрывая мормонку, она уже несколько месяцев воздерживалась от употребления ненормативной лексики. Бранные слова, произнесенные вслух, почему-то ее рассмешили, и она повеселела. — Сеннетт, ты говнюк! — Повторив фразу, Ивон вдруг поняла, что собирался сказать Макманис о Фиворе в конце разговора.

Он хотел сказать: «Во всяком случае, мне он нравится больше, чем Стэн».

В шесть утра Ивон уже сидела в своей машине неподалёку от дома Фивора, заблокировав подъездную дорожку. Он не спросил, что случилось, потому что знал. В целях конспирации они по-прежнему поехали в «мерседесе». Усаживаясь, Ивон с силой захлопнула дверцу. Робби не решался посмотреть на нее.

— Теперь, братец, мне придется проделывать это каждое утро. А вечером я стану провожать тебя до дома. Придет время, и, возможно, надо будет звонить каждые два часа, проверяя, на месте ли ты. Все кончится тем, что я буду водить тебя на поводке, включая сортир.

Робби собрался улыбнуться, но передумал.

— Ты хотя бы представляешь, в какое дурацкое положение меня поставил? — спросила Ивон.

— Кончай вешать лапшу! — взвился он. — Ведь это ты меня подставила. Я тогда проговорился насчет связи с судьей, и ты побежала к Сеннетту докладывать.

— Робби, теперь я жалею, что этого не сделала.

— А кто же прослушивал мой телефон?

— Конечно, я, — подтвердила она, — а кто же еще. Я записывала твои разговоры на магнитофон, который всегда при мне, Сеннетт ночами прослушивал пленки. Вот так мы вдвоем трудились, не покладая рук.

Некоторое время они ехали молча. Ночью опять ударил мороз, и ветровые стекла автомобилей, стоящих вдоль тротуара, покрылись ледяной глазурью.

— Значит, тебя застукали, когда ты запустил руку в коробку с печеньем, а виновата я?

— Да, потому что об этом, кроме тебя, никто не знал.

— Ты открыто врал мне, а теперь хочешь извинений?

— Врал?

— А кто говорил, будто покончил со всеми этими делишками?

— С какими делишками?

— Перестань придуриваться. «Мне вдруг это показалось противным, грязным. В общем, предательством». Разве не твои слова?

Робби тогда добавил «хотя я все равно скоро овдовею», но Ивон не стала об этом упоминать из милосердия.

— Ну а тебе-то что?

— Ничего. Это моя работа, которую я обязана выполнять. Вчера весь вечер меня мучила загадка, откуда в тебе этот неисчерпаемый запас лжи. Врешь и врешь непрерывно.

— Ой, только не надо изображать благородную невинность! Прямо как по Шекспиру: «Мужчины — вечные обманщики». Чушь все это. — Робби насупился. — Врут все. «О, какая у тебя замечательная прическа». «Какую потрясающую мысль вы высказали». «Мою домашнюю работу изжевала собака». Боже мой, мы все купаемся в океане лжи. Посмотри на себя. «Меня зовут Ивон Миллер. Я из Айдахо, из семьи мормонов».

— На то есть причины. Веские.

— И у меня тоже были веские причины.

— Какие же?

— Послушай, когда я еще мечтал о сцене, то пытался примерить на себя все. Любую роль. И то, и это. Будто изготавливал витраж. Называй меня лжецом, но я старался вытащить свои фантазии наружу, а не держать под спудом, пока они не протухнут. Да, я зачастую лицедействую, но такова моя натура.

— И какую роль ты играл, вешая мне на уши лапшу?

Робби напряженно сглотнул.

— Какую хочешь.

Ивон промолчала. Ну что ж, актер так актер. В остановившейся рядом с ними на красном сигнале светофора машине женщина подкрашивала брови, поглядывая в зеркало заднего вида. Потом они поехали дальше молча. В приемнике балагурили двое диск-жокеев, желая удержать внимание слушателей.

— Тебе уже дали это послушать? — наконец спросил Робби.

Ивон покосилась на него.

— Да ладно тебе, сознавайся. Я же знаю, ты прослушала эту пленку.

— А зачем это мне? — произнесла она, раздражаясь.

— Потому что ты всегда проявляла жгучий интерес к моей необыкновенной личной жизни.

— Я?

— Да. Все время старалась расколоть меня на что-нибудь интимное. Чуть ли не с первого дня. — Он перечислил эпизоды, которые держал в памяти, начиная с девушки с флажком на перекрестке. Ивон не дала ему договорить до конца. В ушах стучала кровь.

— По-моему, это ты зациклился на эротике.

— Просто подыгрываю тебе.

— Пошел ты ко всем чертям!

Но Робби не унимался. Повторял и повторял, что она очень любопытна, особенно когда речь идет о «клубничке».

— Фивор, напрасно ты считаешь себя таким умным. Это серьезная ошибка. Помнишь свой рассказ о Шеин, с которой ты целовался на сцене? Я думала, ты действительно раскусил меня, оказывается, нет. — Внутренний голос твердил Ивон, чтобы она не зарывалась. Но Макманис дал задание, и его нужно выполнять. Когда Робби узнает, то почувствует себя свободнее.

Несмотря на напряженное движение на дороге, Робби повернулся и долго смотрел на Ивон. Она не смутилась, скорее, он. Причем настолько, что не мог выдавить ни слова.

— Я не припомню, чтобы я такое говорил, — сказал он.

— Говорил, говорил.

— Нет же.

— Ладно, остряк-самоучка, не хочешь признаваться, не надо. Только ответь мне на один вопрос: как ты отреагируешь, если я скажу, что ты был прав? А?

Робби надолго замолчал.

— В чем прав? В том, что ты предпочитаешь девушек?

— Да. Что ты на это скажешь?

Он устремил взгляд вперед и не отвечал. Очевидно, размышлял.

— Скажу, что это хорошо.

— Хорошо?

— Да. — Робби наконец метнул взгляд в сторону Ивон. — Потому что у нас с тобой оказалось хотя бы одно общее пристрастие.

— Я знаю, вчера это было просто так. Насчет того, что ты…