— Моя фамилия Гудвин, — согласился я.

— Так вот, она видела, как Гудвин нашел камень у ручья, она пыталась выхватить его и выбросить в воду, но Гудвин сбил ее с ног. Камень остался у Гудвина, и он обязательно отнесет его Ниро Вулфу. И что же Пол собирается делать? А он ответил, что ничего. Она тогда закричала, что на него ей наплевать, а своей репутацией она дорожит и на поругание ее не отдаст, тут он ее ударил, а может, она его. Мне показалось, что кто-то из них идет к двери, и я побежала по коридору.

— Когда это произошло? — буркнул Вулф.

— Перед самым ужином. Папа только что вернулся, и я хотела все рассказать ему, но передумала — я же знала, что написать заявление заставил Уэбстера он! Таких упрямцев, как отец, надо еще поискать, и было ясно, что он скажет. Но я не могла сидеть сложа руки! Луиса убили по моей вине, ему теперь все равно, а мне каково? Пусть даже он такой, каким вы его описали. Может, это эгоизм, но я решила теперь вести себя абсолютно честно. Честно — со всеми и во всем. Надоело двуличничать. К примеру, как я себя вела в день вашего приезда? Надо было позвонить Луису и сказать, что я больше не желаю его видеть, — это было бы честно, и именно этого я хотела; но нет, я вызвала его для встречи, чтобы все высказать лично, — и что из этого вышло? Признаюсь — я ведь надеялась, что кто-то меня подслушивает по параллельному аппарату, — пусть знают, какая я замечательная и благородная! Конни любительница подставить ушко, а может, и не только она. И ведь кто-то подслушал, и вот что случилось! Получается, я вызвала его на смерть!

Она остановилась перевести дух.

— Пожалуй, вы к себе чересчур строги, мисс Сперлинг, — воспользовался паузой Вулф.

— Это вы зря, — она еще не закончила. — Я не могла это рассказать отцу или матери, даже сестре, потому что… не могла и все. Как же я стану честной, если собираюсь скрыть худшее, что вообще сделала в этой жизни? Я все обдумала и решила: если кто меня правильно поймет, так это вы. Вы в тот день сразу поняли, что я вас боюсь, и прямо мне об этом сказали. Кажется, первый раз в жизни кто-то меня по-настоящему понял.

Я едва не фыркнул. Симпатичная девушка с веснушками говорит такое Вулфу в моем присутствии — это, знаете ли, почти за гранью. Если в чем-то на этом свете я разбираюсь намного лучше его, то как раз в молодых женщинах.

— Ну вот, — продолжала Гвен, — я и приехала, чтобы вам рассказать. Я понимаю, сделать вы ничего не сможете, ведь отец заставил Уэбстера написать это заявление, и дело закрыто… но я не могла держать это в себе, а когда подслушала разговор Конни и Пола, тут у меня все сомнения испарились. Поймите, я сейчас говорю с вами честно, на все сто процентов. Еще год назад, даже неделю назад я бы делала вид, что приехала к вам, потому что мой долг — открыть истинную причину его смерти; но если он был таким отпетым мерзавцем, то я ему ничего не должна. Просто, если я хочу стать прямым и честным человеком, начинать надо сейчас или уже никогда. Не хочу больше никогда и никого бояться, даже вас.

Вулф покачал головой:

— Вы предъявляете к себе слишком высокие требования. Я вдвое старше вас — о самолюбии и самооценке нечего и говорить, — но кое-кого я боюсь. Так что, лучше не перебарщивать. Есть разные уровни честности, и отдавать монополию самому глубокому не стоит. Что еще сказали мистер и миссис Эмерсон?

— Вроде ничего.

— Больше ничего… информативного?

— По-моему, нет. Правда… — она смолкла, нахмурилась. — Разве я… Не сказала, что он назвал ее идиоткой?

— Нет.

— Назвал. Когда она заявила про свою репутацию. Он сказал: «Идиотка, ты уж прямо могла сказать Гудвину, что ты его убила — ты или я». А дальше она его ударила — или он ее.

— Еще что-нибудь?

— Все. Я убежала.

— А вы уже подозревали, что мистера Рони убил именно мистер Эмерсон?

— То есть как… — Гвен оторопела. — Я и сейчас этого не подозреваю. Или подозреваю?

— Конечно, подозреваете. Вы просто не назвали вещи своими именами. И наряду с честностью, мисс Сперлинг, существует благоразумие. Вы сами считаете, что я вас понимаю, так вот вам мое мнение: вы думаете, что мистер Эмерсон убил мистера Рони за флирт с миссис Эмерсон. Но лично я в это не верю. Я слушаю радиопередачи мистера Эмерсона, видел его у вас и считаю, что на чувства столь горячие, искренние и взрывные он просто не способен. Вы сказали, что вопрос о смерти Рони закрыт и я уже ничего не могу сделать. А мне кажется, что могу и попробую, но разрабатывать версию об убийстве на почве ревности я точно не буду.

— Но тогда… — Гвен, наморщив лобик, смотрела на него. — Тогда какова же причина?

— Не знаю. Пока, — Вулф положил руки на край стола, оттолкнул кресло и поднялся. — Вечером вы собираетесь ехать назад?

— Да. Но…

— Тогда вам пора в путь. Уже поздно. Ваша новоявленная страсть к честности вызывает восхищение, но, как и во всем другом, тут нельзя забывать об умеренности. Честнее было бы сказать вашему отцу, что вы едете сюда; честно было бы сказать ему, откуда вы вернулись; но, если вы это сделаете, он решит, что вы помогли мне опорочить заявление мистера Кейна, а это не соответствует истине. Поэтому большей честностью будет солгать и сказать ему, что вы ездили к другу.

— А я так и сказала, — объявила Гвен. — Вы и есть друг. Я хочу еще с вами поговорить.

— Не сегодня, — Вулф был категоричен. — Ко мне должны приехать. В другой раз. — Он поспешно добавил: — Предварительно созвонившись, конечно.

Она не хотела уезжать, но что бедняжке оставалось? Я передал ей горжетку, она пыталась потянуть время и задавала какие-то вопросы, но получала на них односложные ответы и в конце концов поняла, что разговор окончен.

Едва за ней закрылась дверь, я сообщил Вулфу, что я о нем думаю.

— Счастье само идет к вам в руки, — стал горячо убеждать его я. — Да, она не «Мисс Америка 1949 года», но уж не соринка в глазу, она унаследует миллионы и по уши влюблена в вас. Вы сможете бросить работу и целыми днями только есть и пить. По вечерам будете объяснять ей, как хорошо вы ее понимаете, а ей, наверное, ничего другого и не нужно. Наконец-то вы попались на крючок, давно пора! — Я протянул лапу. — Поздравляю!

— Заткнись, — он взглянул на часы.

— Еще минутку. Я одобряю вашу ложь насчет «должны приехать». Именно так с ними и надо обращаться, сначала как следует раздразнить, а уж потом…

— Иди спать. Ко мне действительно должны приехать.

Я внимательно посмотрел на него:

— Опять дама?

— Мужчина. Дверь я открою сам. Убери все со стола и иди спать. Немедленно.

За пять лет такой разговор происходил максимум дважды. Случалось, он просил меня выйти из комнаты, часто я получал сигнал повесить параллельную трубку — речь, надо полагать, шла о чем-то глубоком и мне недоступном, — но почти никогда меня не выгоняли наверх, чтобы я даже одним глазком не смог посмотреть на посетителя.