Это оказалось худшим решением в их жизни.

– Итак, – сказала сестра Берк обо всем этом инциденте, – ты потеряла Джека, сблизилась с Майклом, а как после этого ты относилась к отцу?

– Я его не ненавидела, если вы об этом, – сказала Патрисия. – Я даже на него не злилась. На него за то, что он меня ударил, злился Майкл.

Она покачала головой.

– Честно говоря, я не могу вспомнить, чтобы у меня к кому-нибудь были какие-то чувства. Все, что я помню, это то, что моя жизнь внезапно превратилась в замедленную съемку. С первой болью я уже справилась, и у меня больше не было мыслей о самоубийстве, отчаяние прошло. Но, закрывая глаза ночью, я думала, что мне незачем их больше открывать.

Патрисия умехнулась:

– Мне просто было все равно. В пятнадцать лет я считала, что моя жизнь кончена.

– Это не такая уж редкость, как ты думаешь, – прокомментировала сестра Берк. – Подростковый возраст – тяжелое время.

Монахиня какое-то время молча барабанила пальцами по столу.

– Триш, я думаю, мы почти подошли к тому моменту, когда в твою жизнь вошел второй обвиняемый, Фрэнк Делука. Тебе ведь не было шестнадцати, когда ты его встретила?

– Не совсем, – ответила Патрисия. Она запрокинула голову и посмотрела в потолок. – Мы встретились 26 мая 1972 года. Люди, которые очень сильно влюбляются, такие вещи помнят. Это было чуть меньше, чем месяц, до моего шестнадцатилетия, и чуть больше, чем за месяц до тридцать четвертого дня рождения Фрэнка. Она снова посмотрела на сестру Берк и криво улыбнулась.

– Конечно, он думал, что я старше, а я думала, что он моложе.

– Я могу себе представить. Однако я совсем не о твоем возрасте. За тринадцать с лишним лет, которые ты провела в тюрьме, ты отказалась от любых прямых комментариев о своей виновности или невиновности, хотя через адвоката взяла на себя ответственность за гибель своей семьи. С другой стороны, Делука вообще неизменно отрицал участие в преступлении. Я должна знать, повлияет ли его постоянное утверждение о своей невиновности на твою способность открыть мне эту важную часть твоей жизни. Что ты думаешь?

– Я… не знаю, – нерешительно ответила Патрисия. – Я не совсем уверена, что понимаю вопрос.

– Мне интересно, чувствуешь ли ты себя обязанной поддерживать позицию Делуки, как-то его защищать?

– Я вообще ничего не чувствую к Фрэнку, – сказала Патрисия, – давно уже ничего не чувствую.

Она слегка наклонила голову.

– Сестра Берк, мы с вами разговариваем полтора года, и вы никогда не упоминали мою виновнось или невиновность. Почему?

– В этом не было необходимости, Триш. В первый раз, когда я приехала сюда, чтобы с тобой встретиться, помнишь, ты сказала мне, что хочешь понять, как ты попала в ситуацию, когда тебе стала необходима реабилитация. Необходима реабилитация. Ты добровольно начала процесс самоанализа, ты хотела узнать, какие внутренние недостатки и слабости привели тебя в тюрьму, так? Если я не права, пожалуйста, поправь меня.

Патрисия ее не поправила.

Сестра Берк объяснила Патрисии, что будет, когда они начнут обсуждать Делуку и убийства.

– Это должен быть очень осторожный процесс, – подчеркнула она. – В течение многих лет я сравнивала этот тип анализа с очисткой виноградины. Нам нужно очень медленно срезать тончайшие полоски виноградной кожуры и снимать только одну тонкую полоску зараз. И прежде чем снимать другую полоску, предыдущую нам необходимо вернуть на место. Если очистить всю виноградину сразу, ягода развалится. Триш, эта виноградина – твое сознание и подсознание, мы должны быть осторожны, чтобы сохранить и защитить его, пока мы его исследуем.

Сестра Берк сделала паузу, а потом еще раз подчеркнула:

– Вот почему, если у тебя есть какие-либо сомнения относительно обсуждения Делуки, тогда лучше вообще не пытаться.

– Сестра, у меня в голове нет никаких запретов относительно того, что я знаю, – немного странно ответила ей Патрисия.

Того, что я знаю. Неужели это сработал подсознательный защитный механизм? Может, да, а может, и нет. На данном этапе сестра Берк точно сказать не могла. Узнать это можно, только продолжая работу и наблюдая. Скорее всего, она почувствовала: рискованно, но в данном случае необходимо.

– Итак, тебе скоро должно было исполниться шестнадцать, когда ты встретила Фрэнка Делуку…

22

Ноябрь 1971 года – апрель 1972 года

Однажды в субботу, пару месяцев спустя после расставания Патрисии и Джека, Фрэнк Коломбо в одиночку пошел по магазинам. Вернулся он с большим ящиком на заднем сиденье машины. Он объявил, что это новое семейное хобби.

Это была одна из новых раций гражданского диапазона, к которым многие, в особенности в пригороде, с недавних пор проявляли пристальный интерес. Фрэнк Коломбо много думал о совместном занятии для всей семьи. Прямо в Элк-Гроув был клуб радиолюбителей, в который могли вступить все желающие. Он назывался «Клуб 7», потому что все его участники выходили в эфир на седьмом канале гражданского диапазона.

Фрэнк надеялся, что новое семейное увлечение выведет дочь из летаргии и вернет спокойствие в дом. Но Патрисию оно совершенно не заинтересовало. Она дала понять, что примет участие в этом только в случае необходимости. Отец не стал ее заставлять.

Майкл, конечно, был преисполнен энтузиазма, у Мэри тоже имелись свои резоны подключиться к новому семейному хобби – возможно, из-за отказа Патрисии, а возможно, из-за увлеченности и ради стараний Фрэнка. В конце концов в радиолюбительском клубе Фрэнк и Майкл стали настоящими активистами. Фрэнк выбрал себе позывной «Бешеный итальяшка».

– Меня так часто называют, – часто хвастался он.

Майкл стал «Синим мулом» и не объяснил почему. Мэри, не столько выходившая в эфир, сколько слушавшая, была «Лунным лучом», позывной она позаимствовала из любимой старой песни.

У Патрисии позывного не было, потому что она никогда не участвовала в трансляциях.

Чем больше родители и брат увлекались радиолюбительством, тем больше отдалялась от них Патрисия. Она никого, кроме себя, не пыталась винить в этом. Ее меланхолические раздумья привели ее к пониманию, что она слишком остро отреагировала на разрыв с Джеком Формаски, иррационально и истерично. Именно из-за этого отец ее и ударил – впервые в жизни. Поначалу отчуждению не поддавался Майкл, заключивший с сестрой союз в тот момент, когда она получила пощечину. Но Майклу было всего девять лет, еще ребенок, и он был по-щенячьи предан семье. Повторись в отношении сестры физическое насилие, он бы снова с ней солидаризировался. Но оно не повторилось, сам акт насилия постепенно редуцировался в его сознании до чего-то равного по значению, скажем,