При первой встрече она отнеслась к Уте с опаской. Но в кошке не было ничего особенного, кроме этого немигающего, взвешивающего и оценивающего взгляда. Мех у нее был чисто-серый, на голове темнее, на лапах и хвосте – с голубоватым блеском, особенно когда его трогало солнце. И мех этот был густым и мягким, как роскошные ткани, доставлявшиеся заморскими купцами в забытые годы, до того, как Вторжение захватчиков разорвало Долины сверху донизу, с востока на север, вдребезги разбив жизнь, так что у выживших оставалось мало надежды собрать ее заново.

На темной мордочке Уты сияли глаза странного оттенка – они казались то голубыми, то зелеными, а ночью в них всегда горели красные искорки. И глаза эти смотрели очень понимающе. Порой Бриксе становилось неуютно под их взглядом – как тогда, при первой встрече, – словно за щелками зрачков таился разум, равный ее собственному, и с отчужденным спокойствием изучал ее.

Сейчас девушка и кошка пробрались сквозь бурьян, неровной стеной окруживший те развалины, в которых Брикса угадала таверну. Две ее стены устояли, хотя обожженные пожаром раскрошившиеся обломки поднимались не выше плеч Бриксы. В почти доверху засыпанной дыре угадывался погреб, но раскапывать его у нее не хватило духу.

Нет, господский дом обещал больше добычи. Хотя его-то, конечно, мародеры обшарили в первую очередь. Но если пожар разгорелся, не дав им закончить, то…

Брикса вскинула голову. Ноздри раздулись, ловя запах. В глуши она, подобно животным, полагалась на нюх и, не сознавая того, даже не задумываясь о таких вещах, отточила обоняние до остроты, какая ей и не снилась, пока война не превратила девушку в бродягу.

Да! Горит дерево.

Она упала на четвереньки, с осторожностью охотницы проползла вдоль стены, отыскала место, где бурьян рос не так густо. И растянулась ничком, мало-помалу проталкивая вперед копье, чтобы раздвинуть нависающие ветки.

Огонь в это время года, когда не случалось поджигающих лес гроз, мог означать только человека. В этих местах почти наверняка – разбойника. Чтобы прежние жители этих мест вернулись в надежде что-то спасти… Обдумав такую вероятность, она не отбросила и ее.

Но даже вернувшиеся в деревню люди Долин могли оказаться врагами. Стоит им на нее взглянуть – начнется охота. Одетая в лохмотья, Брикса с виду ничем не отличалась от разоривших эти места разбойников. Ее запросто могли принять за лазутчицу разбойничьей шайки.

Вглядываясь в открывшуюся ей картину, Брикса не сумела обнаружить никаких признаков лагеря. Дом, решила она, не в том состоянии, чтобы защитить от непогоды. А вот башня уцелела, и, хотя ставни окон давно разбиты бурями, в остальном она выглядела не слишком изуродованной.

Значит, если там кто-то есть, они в башне. Едва она успела об этом подумать, как из дверей кто-то вышел на открытое место. Брикса замерла.

Мальчишка – судя по росту, – такой же нечесаный, как она сама. А вот одежда на нем целая и довольно чистая. Темно-зеленые штанины заправлены в сапоги, на кожаный дублет нашиты металлические колечки, они же защищают рукава до запястий. В ножнах на поясе виднелась простая рукоять меча.

Мальчик, которого она разглядывала, откинул голову и свистнул сквозь пальцы. Ута шевельнулась и, не успела Брикса ее перехватить, выскочила из укрытия, стрелой мелькнула по двору, держа хвост трубой. Но на призыв отозвалась не она одна. Из-за башни рысцой выбежал конь, склонив голову, ткнулся лбом в грудь мальчику, а тот принялся ласково теребить его челку.

Ута, оказавшись на виду, села, обвив лапы хвостом и, Брикса в этом не сомневалась, меряя мальчика тем же изучающим взглядом, какой временами уделяла и ей. Девушку такая измена спутницы невольно разозлила. Ута сопровождала ее так давно, что она привыкла относиться к кошке как к подруге-человеку. А теперь эта подруга выскочила у нее прямо из рук, чтобы навестить незнакомца.

Брикса недовольно нахмурила брови. Ей здесь ждать нечего – никакой надежды отыскать что-нибудь полезное. Если что и оставалось, эти пришельцы наверняка все подобрали. Лучше поскорее ускользнуть, предоставив Уту своей судьбе. Что ни говори, кошка, похоже, сама решила изменить дружбе.

Мальчик заметил Уту. Отстранив коня, он опустился на колено, протянул к ней руку.

– Красавица… – У него был выговор верхних долин, а голос ошеломил подслушивавшую девушку. Она так давно не слышала чужих голосов… – Иди сюда, красавица…

– Джартар? – Она увидела, как напрягся мальчик, оглядываясь на дверь башни. – Джартар… – Второй голос был ниже, и в нем звучало что-то…

Брикса, примостив подбородок на локоть, дышала легко и тихо.

Двое – самое малое. Пока что лучше не шевелиться, хотя она была почти уверена, что приобретенное по необходимости умение таиться позволит ей отступить незаметно.

Мальчик выпрямился и вернулся в башню. Лошадь, потряхивая головой, побрела по булыжнику двора, высматривая пучок травы погуще. А вот Ута направилась в проем с сорванной дверью.

Бриксе стало жарко от злости. У них тут столько всего – одежда, меч, лошадь, – а у нее только Ута. А теперь она, похоже, и кошки лишится. Самое время было уходить. Но девушка не спешила отползти назад.

Она очень долго была одна. Знала, что безопасно только в одиночестве, и все же ее тревожили воспоминания. Она не без тоски вглядывалась в дверной проем башни. Мальчишка выглядел неопасным. При нем меч – но кто в этих местах ходит без оружия? В последнее время здесь нет закона, владетели Долин больше не защищают людей. Каждый полагается на силу своих рук, на свои ловкость и умение. Правда, голос, донесшийся из башни, был мужским, но может быть, там всего один взрослый мужчина?

Осторожность требовала немедленно ползти назад. Но голод духа был не слабее тоски изголодавшегося тела. Ей хотелось услышать голоса, увидеть кого-нибудь – Брикса до этой минуты не сознавала, как сильно в ней это желание.

«Глупо!» – сурово сказала она себе. И все же минуту за минутой уступала этой глупости. И в какую-то из этих минут оказалось, что отступать поздно.

Движение в глубине проема. Ута, уже подобравшаяся к самым дверям, грациозным прыжком отскочила и села на булыжники, снова обернув хвостом лапы. Из башни вышел мальчик, но на этот раз он, поддерживая, вел с собой взрослого мужчину.

Высокий мужчина – во всяком случае, таким он казался рядом с мальчишкой – шел, странно пошатываясь, повесив голову, уставившись в землю. Руки болтались как привязанные, и, хотя мужчина, как и мальчик, был одет в кольчугу (настоящую, а не самоделку из нашитых на кожу колечек), на поясе у него не было меча. Мужчина был широк в плечах, тонок в талии и в бедрах. Волосы его, остриженные довольно давно, курчавились за ушами и, зачесанные от загорелого лба, спадали на шею. Волосы были темными, и брови тоже. Что-то в его внешности тревожно зацепило память Бриксы. Когда-то, очень давно, она видела этого человека.

Что-то о нем говорили… Она – впервые за много месяцев – сознательно разворошила воспоминания, которые так старалась заглушить. Да! О том человеке – он был владетелем с запада и в единственный проведенный в замке вечер сидел за столом высоко, по правую руку от ее отца, – шептались, что он… полукровка! Заржавевшая память выдала нужное слово – он был из тех, на кого в Долинах косились, но старались не раздражать, из тех, чьи отцы брали жен из странного народа – из Древней расы, в большинстве своем давно покинувшей Высший Холлак, растворившейся на севере и на западе, куда разумный человек не сунется. О полукровках всегда шептались – они владели понятными им одним Силами. Однако отец Бриксы встретил того человека как друга и, казалось, был польщен тем, что тот остался под их крышей.