Отвлечься помогали письма дочери. Они с Яной активно переписывались, передавая друг другу письменные послания и маленькие презенты с руководителями туристических групп. Общение их было похоже на ведение дневника. У Яны случалось так, что в одном и том же её письме были совершенно противоречащие друг другу сведения. То она жаловалась на чёрствость Саида, который мало разговаривает с ней и, придя с работы и поужинав, молча усаживается перед телевизором, ссылаясь на то, что жутко устал. То тремя абзацами ниже Яна радостно сообщала, что получила какой-то незначительный подарок от мужа, тут же провозглашая: «Мамочка, он меня, всё-таки, любит!»

Читая эти послания, Марина расстраивалась, переживала за дочь, затем, поразмыслив, приходила к выводу, что Яне надо быть терпимей к супругу, ведь он действительно устаёт. Попробуй-ка, посиди в офисе двенадцать часов в этакую жару, а ведь он там не баклуши бьёт, а работает! Она советовала Яне относиться к Саиду с пониманием его настроения, его проблем. «Дочка, ты — хранительница очага. Ну, если нет у него настроения разговаривать, то сядь рядом, обними, прижмись и просто помолчи. Он будет чувствовать твою поддержку и отдыхать душой от тяжёлого дня. Будет знать, что дома его всегда ждёт любящая жена, и ему всегда будет приятно возвращаться к тебе. И ты ощутишь душевную близость с ним, и не понадобятся никакие слова! Так писала Марина, наставляя дочь быть заботливой женой и матерью и просто хорошим человеком.

Будь солнышком. Дари тепло, и ничего в ответ не требуй. Чтоб всем, кто рядом, повезло стремиться за тобою следом. Будь звездочкой и освещай любому ближнему дорогу. Себя дари и посвящай всем тем, кому нужна подмога. Будь очагом, чтоб все к тебе душой и сердцем устремились, чтоб в унисон в твоей судьбе сердца людские рядом бились. Грехи всем людям отпусти — взлелей в себе частицу Бога! А душу, как цветок, расти, чтоб смыслом полнилась дорога. У жизни бренной есть предел, но нет пределов совершенству! Оно есть главный наш удел: став лучше, испытай блаженство!

Материнская доля Яны оказалась нелёгкой. Яна сообщала, что Зарочка-Стеллочка часто болеет, ведь у них там очень грязная вода, в которой кишат дизентерийные палочки. Хоть Яна и кипятит воду по два раза, ребёнок, всё-таки, подхватил заразу. Может быть, во время купания под душем, ведь вода легко могла попасть в рот девочки. «Сегодня, — писала Яна, — у Зары высокая температура, и она не сходит с её рук, поэтому приходится, не оставляя малышку, готовить ей еду. Свекровь и пальцем не притрагивается к ребёнку, объясняя это тем, что боится осквернить свою одежду перед молитвой. Сегодня вот Зарочку стошнило прямо на Янином плече, и я не знаю, то ли дочку отмывать, то ли сначала самой умыться…»

Марина плакала над письмами дочери, затем брала себя в руки, и подумав, вновь старалась спокойными, добрыми словами ободрить Яну, дать мудрый совет. Конечно же, Марина дарила много внимания и Муле, возясь со старушкой как с малым ребёнком. Она кормила её, угощала лакомствами, купала, лечила, занимала разговорами. Старая женщина неустанно благодарила Марину за внимание и ласку. Все, кто знал, как Марина ухаживает за бабушкой, удивлялись, как повезло этой совершенно одинокой старой женщине. Кругом полно матерей и отцов, забытых собственными детьми, а тут… Марина скромно отвечала, что любит эту женщину как мать и не находила в этом ничего особенного.

Теперь Марина значительно дольше гуляла с Ральфом. Они бродили вдоль горной речки или просто по улицам города, наматывая километры, после чего пёс ложился у порога и кряхтел, как старый дед, от изнеможения. Казалось, не знала усталости только сама Марина, она загоняла Ральфа в ванную, купала его под душем, после чего он, благоухая запахом шампуня, довольный простирался в коридоре и мгновенно засыпал.

Всем вдоволь доставалось неиссякаемого Марининого тепла и её ласковых слов.

Другим, но не ей самой! Наверное, весь негатив жизни одновременно собрался в одной точке, чтобы уязвить, подавить её. Особенно ранило её равнодушие и сухость Евгения. Марина долго размышляла, что было тому причиной, и не находила ответа. Может быть, его ухудшившиеся отношения с его начальником Сабитом и непреходящее желание уволиться? Понимая это, Марина старалась скрасить жизнь Евгению, как это она обыкновенно делала, душевным теплом и участием. Будучи альтруисткой, она привыкла дарить себя людям, не считаясь с тем, что редко получала в ответ то же самое.

Спустя полгода прилетела погостить Яна с Зарочкой, теперь её так, уже привычно, называла сама Яна. Конечно, так же стали теперь обращаться к ребёнку и Марина с Евгением, все родственники. В разгаре была зима, февраль в этот раз выдался особенно морозным. Марина встречала дочь в аэропорту с сапогами и тёплыми вещами. Краем глаза заметила Яну с ребёнком на руках у стойки таможенного контроля. Дочь была в летних шлёпанцах на босу ногу и лёгком шальвар-камизе. Слава богу, что Зару догадалась закутать в одеяло. Едва расцеловались при встрече, Марина велела Яне немедленно переобуться в зимние сапоги на меху и надеть тёплые вещи.

…Милые гостьи собирались пробыть дома две недели. Для Марины Михайловны и Евгения Ивановича это были дни счастья. Они души не чаяли во внучке, которой в ту пору исполнился год. До чего очаровательным ребёнком она росла! Чуть смугловатая. Чёрные глазищи, окаймлённые длинными ресницами, очаровательные пухлые щёчки, не сходящая с лица улыбка… Настоящим подарком судьбы были её густые, вьющиеся крупными локонами, тёмно-каштановые волосы.

Дед с бабушкой не могли насмотреться на своих дорогих «девочек», не знали, куда их посадить, чем угостить. Яна, худенькая и, как показалось Марине, осунувшаяся, но не растерявшая весёлости и оптимизма, без конца рассказывала о своей заграничной жизни. Ни одной жалобы не слетело с её уст. Сообщила родителям, что потихоньку учит урду, тамошний язык. Ей надоело вежливо улыбаться и не понимать, о чём говорят окружающие, может быть, моют ей косточки, а она и не догадывается.

Марина Михайловна созвала гостей, предоставив Яне возможность повидаться с родственниками. Молодая женщина была счастлива увидеть родные лица и терпеливо отвечала на многочисленные вопросы.

Каждый день они подолгу гуляли с ребёнком по родному городу и без умолку говорили, желая посвятить друг друга во все, как им казалось, важные дела. Но что такое две недели? Пролетели, как сон!

— Мамочка, родная моя, не плачь, мы с Зарочкой тебя очень, очень любим! Не грусти! Летом опять приедем, не сомневайся!

… Самолёт растаял в воздухе — и вновь Марина остро ощутила свою неприкаянность, тем более, что уже знала, как нелегко ей приходится при отсутствии дочери. Предстоят ещё целых полгода беспросветной жизни! Всего полчаса назад обнимавшая своих ненаглядных дочь и внучку, Марина впала в состояние ещё большей депрессии, чем прежде.

Душа не спокойна, душа не на месте — такая вокруг пустота… Уехали дети! Душе очень больно, и жизнь сразу стала не та! Гоню беспокойство: «Всё будет нормально — легко долетит самолёт! Сердечное свойство — стучать аномально, коль дети умчались в полёт!» Но нет облегченья, беспомощен разум, тревога внутри горяча. И все огорченья закончатся разом лишь в их возвращения час. Нарушено жизни привычной теченье, потерян присущий ей смысл. В душе материнской колдует смятенье — о них, дорогих, бьётся мысль: «Что им принесёт путешествие это? Как примет другая страна? Пусть им повезёт! Дай им, Боже, совета, коль помощь им будет нужна. Храни их, Господь, чтоб они не болели, чтоб было им там хорошо, и чтоб в вечный зной не ворвались метели, сотри беды все в порошок! Во власти твоей сделать так, чтобы дети, спокойно уладив дела, вернулись скорей к той, что их на рассвете с раскрытым объятьем ждала!