Признаться, я за деньги и положение. На словах собирался демобилизоваться, но стоило услышать о возможном досрочном повышении в звании, узнать, что председатель Ян ценит меня, как в душе начал колебаться. Когда, вернувшись домой, заговорил об этом с отцом, оказалось, он тоже против демобилизации. Было время, сказал он, когда твой дед сделал добро командующему Яну, ногу ему спас да еще жену от болезни вылечил. Теперь, когда он такой большой начальник, разве плохо для твоей карьеры завязать с ним связи? На словах я возражал отцу, а на самом деле тоже так думал. Я человек маленький, из простого народа, и мне можно простить мысли об опоре на сильных мира сего. Так что когда тетушка снова пришла переговорить со мной, моя позиция изменилась. И поэтому, когда она предложила мне взять в жены Львенка, я хоть по-прежнему и приводил тот факт, что Ван Гань любит ее больше десяти лет, мои доводы против уже начинали рассыпаться.

– У меня детей нет, – говорила тетушка, – и в душе я давно уже почитаю Львенка за родную дочь. Человек она порядочный, добросердечный, предана мне, как я могу отдать ее за Ван Ганя?

– Тетушка, вы наверняка знаете, что с 1970 года, когда Ван Гань написал Львенку первое любовное письмо, до сегодняшнего дня прошло ровно двадцать лет. За эти годы он написал более пятисот писем, он мне сам говорил. Кроме того, чтобы выказать любовь к ней, он не остановился перед тем, чтобы выдать собственную сестру. Он, конечно, выдал и Юань Сая, и Ван Жэньмэй, но если бы не он, откуда вы узнали бы, что Юань Сай незаконно снимает кольца, как бы вам стало известно, что Ван Жэньмэй и Ван Дань планируют незаконную беременность?

– По правде сказать, ни одного из этих слащавых и тошнотворных писем Львенок не читала, они до нее не доходили – я договорилась с начальником почты Ма, и все письма этого человека переправляли прямиком ко мне.

– Но ведь он оказал вам услугу в вашей работе, и стерилизация началась с его отца, и он вам помог, поступился личными отношениями ради великой цели, даже родную сестренку и то изобличил.

– За такого человека тем более не выходят замуж! – рассердилась тетушка. – Сам посуди, может ли женщина опереться на того, кто доносит на друга, доносит на сестру?

– Но ведь он в конце концов вам помог!

– Это вещи разные! – с глубоким чувством сказала тетушка. – Запомни, Сяо Пао, человек может стать кем угодно, но нельзя становиться предателем, сколько бы ни приводилось высоких доводов и причин, нельзя становиться предателем. С древних времен и до наших дней, в Китае и других странах, предатели хорошо не кончали. В том числе и Ван Сяоти, он хоть и получил пять тысяч лянов золотом, я готова поспорить, что в конце концов своей смертью он не умрет. Сегодня ты за пять тысяч лянов переметнешься на сторону гоминьдана, завтра какая-нибудь партия предложит тебе десять тысяч лянов – и ты, что ли, снова станешь предателем? Так что, сколько еще тайных сведений Ван Гань нам ни предоставит, в душе я буду презирать его еще больше, для меня он уже кучка вонючего собачьего дерьма.

– Но, тетушка, а если бы ты не задерживала его письма? Разве не может быть, что они тронули бы Львенка, может, даже она давно бы уже вышла за него?

– Нет, это решительно невозможно. Львенок – человек высоких устремлений. За эти годы ею очаровался далеко не один Ван Гань, были и другие, по меньшей мере дюжина, и ответственные работники, и рабочие, но Львенку ни один не глянулся.

Я покачал головой в знак сомнения:

– Она действительно выросла немного…

– Фу ты! – не выдержала тетушка. – Где твоя проницательность?! Сколько бывает женщин, что на первый взгляд красавицы, а присмотришься как следует – одни пороки да изъяны. Ну а Львенок? Действительно, не сказать чтобы красивая, но заслуживает внимания, и чем больше смотришь, тем она симпатичнее. Ты, видать, никогда особенно не приглядывался к ней? Твоя тетушка всю жизнь с женщинами имеет дело, уж прекрасно знает им цену. А ты разве не помнишь, ты только на повышение пошел, я хотела познакомить тебя с ней, но ты с Ван Жэньмэй закрутил, у меня вся душа была несогласна, но в новом обществе браки по свободному выбору, а я, тетушка, могу лишь уважать чьи-то чувства и говорить добрые слова. Теперь, когда Ван Жэньмэй освободила место – я, конечно, никогда не надеялась, что она умрет, я желала ей долгой жизни – это уже судьба, это волей неба предопределены вам со Львенком брачные узы.

– Тетушка, что ни говори, Ван Гань мой друг с детских лет, о его любви ко Львенку знают и стар и млад, и если я женюсь на ней, меня все так заплюют, что как бы не захлебнуться в этой слюне!

– Опять ты глупости несешь. Его чувство ко Львенку одностороннее, это, как говорится, «коромысло цирюльника – жар лишь с одной стороны»[75]. Львенок ни разу не обмолвилась, что что-то к нему питает. А выйди она за тебя, это будет то, что называется «хорошая птица знает, на каком дереве свить гнездо». Кроме того, любовь штука такая, к дружеским отношениям отношения не имеет, это дело исключительно личное. Будь это кобыла, на которую Ван Гань глаз положил, ты, конечно, мог бы уступить ее. Но Львенок человек, раз ты полюбил, то отбить ее у тебя можно только силой. Ты же столько лет прожил на чужбине, столько иностранных фильмов пересмотрел, и все какими-то шаблонами мыслишь?

– Я хоть и не против, но Львенок…

– Об этом не волнуйся, – перебила тетушка. – Она со мной уже столько лет, все, что у нее на душе, я знаю как свои пять пальцев. Говорю тебе истинную правду, любит она именно тебя, и если бы Ван Жэньмэй не ушла, она могла бы остаться одна на всю жизнь.

– Тетушка, дай мне подумать пару дней, ведь у Ван Жэньмэй на могиле земля еще не высохла.

– А что тут думать, за долгую ночь много снов переснится! Если душа Ван Жэньмэй жива на небесах, она бы в знак согласия в ладоши захлопала. Ты спросишь почему? Потому что Львенок добрая, и это просто удача, что у твоей дочки будет такая мачеха! К тому же, – добавила тетушка, – согласно правительственным установлениям, вы со Львенком можете иметь ребенка, и я надеюсь, сможете родить двойню. У тебя, Пао, воистину получается – не было счастья, да несчастье помогло!

Определился день свадьбы со Львенком.

Все осуществлялось под руководством тетушки. Я ощущал себя плывущей по воде гнилушкой, подтолкни меня, и поплыву быстрее.

Направляясь в коммуну на регистрацию брака, мы со Львенком второй раз остались вдвоем.

Первый раз мы остались вдвоем в общежитии, где они жили с тетушкой. Это было в субботу утром. Тетушка втолкнула нас в комнату и вышла, закрыв за собой дверь. В комнате две кровати. Между ними – стол с тремя выдвижными ящиками. На столе навалены пыльные газеты и несколько книг по акушерству и гинекологии. За окном – с десяток подсолнухов с толстыми стеблями. На распустившихся цветках пчелы собирают пыльцу. Она налила мне стакан воды и присела на край своей кровати. Я сел на край тетушкиной. В комнате стоял запах туалетного мыла. На умывальной стойке подвешен умывальный бачок марки «Красный фонарь», наполовину полный воды с мыльной пеной. Тетушкина кровать не прибрана, одеяло не сложено.